Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн: охотник на вампиров
Это последние мгновения моей жизни.
Я чиркнул «мучеником» по костяному гребню в ее волосах. Вспыхнуло пламя — ярче солнца, словно огненный нимб за головой вампирши. Рыжие волосы загорелись, клыки разжались. Истошно вопя, женщина принялась кататься по земле. Пламя охватило ее одежду и не гасло. Из последних сил я встал на колени, схватил топор и ударил вампиршу по голове. Она умерла, но я был не в состоянии ее хоронить или даже прошагать полмили до гостиницы. Я втащил тело в дом, закрыл дверь и, перевязав раны полосками из разорванных простыней, повалился в кровать своей противницы.
Не думаю, что мне еще когда-либо придется в один и тот же день защищать клиента в суде, а потом его убивать.
Во время поездок по округу Эйб охотился исключительно в темноте. Но в Спрингфилде он находил удовольствие в том, чтобы выполнять поручения в дневное время.
У меня завелась любимая уловка: я поджигал дом вампира, когда солнце находилось в зените. Тогда у мерзавца оставалось два варианта, оба весьма неприятные: сражаться со мной на свету, где вампир будет слаб и наполовину слеп, или же остаться внутри и сгореть. Мне было совершенно все равно, что предпочтет мой противник.
К тому времени, как в 1838 году Эйба переизбрали в законодательное собрание, он уже был известен в Спрингфилде как красноречивый оратор и одаренный адвокат, чьи способности не уступают амбициям. Линкольну было двадцать девять лет; всего за год из нищего приезжего на чужой лошади он превратился в ровню городской элите (впрочем, из-за долгов так и оставался без цента в кармане). Гостей за столом он очаровывал своей сельской непринужденностью, а коллег по законодательному собранию неизменно впечатляло его умение с легкостью вникать в любые дела. «Манеры у него грубоваты, — писал другу знакомый Линкольна, Уиг Эбенезер Райан. — Да и одежду стоило бы отдать в починку. Однако он наделен весьма острым умом и талантом красноречиво облекать свои мысли в слова. Думаю, в один прекрасный день он мог бы стать губернатором».
Авраам все реже вспоминал Энн Рутледж.
Верно говорят о времени: я нахожу, что в последние месяцы меланхолия оставила меня, и я с новым рвением взялся за дело. Мама пишет, что пребывает в добром здравии, как и мои сводные брат с сестрой.[27] В Стюарте я обрел надежного партнера, в Спиде — несколько назойливого, но доброго друга, к тому же я пользуюсь уважением самых достойных мужей Спрингфилда. Если бы не долги, я был бы совершенно счастлив. И все же меня не оставляет чувство, что мне чего-то не хватает.
* * *У Джона Т. Стюарта был план.
Ему пришлось применить всю силу убеждения, но в конце концов он все же заставил младшего партнера отправиться танцевать котильон на вечере у кузины Элизабет.
У меня было много дел, и я считал, что не стоит тратить на это время. Но Стюарт не отставал и продолжал терзать меня в точности как Джон [сводный брат] много лет назад. «Жизнь — это не только бумаги, Линкольн! Пойдем! Нам полезно пообщаться с людьми». Он уговаривал меня целый час, и в итоге мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Только мы дошли до дома Эдвардсов (я даже не успел стряхнуть снег с ботинок), как Стюарт тут же втолкнул меня в дверь и представил юной даме, сидевшей в гостиной. Тут мне все стало ясно.
Девушку звали Мэри Тодд, она приходилась Стюарту кузиной и только что приехала в Спрингфилд. Тем же вечером, 16 декабря 1839 года, Линкольн записал впечатления от первой встречи с ней:
Она потрясающее создание. Только на этой неделе ей исполнился двадцать один год, но она уверенно ведет беседу — без напыщенности, порожденной годами избыточного воспитания, но с живостью, дарованной ей от Бога. Это невысокая, остроумная девушка с миловидным округлым лицом и темными волосами. Она свободно говорит по-французски, обучена танцевать и музицировать. Мой взгляд постоянно возвращался к ней — снова и снова. Не единожды я заметил, что она тоже смотрит на меня, приложив ладонь к ушку подруги: обе они смеялись надо мной. Я должен был познакомиться с ней поближе! Когда вечер уже подходил к концу, я понял, что больше не выдержу. Я низко поклонился и сказал: «Мисс Тодд, мне мучительно хочется с вами потанцевать».
Утверждают, что Мэри потом рассказывала об этом своим друзьям и прибавляла: «Что ж, танец вышел поистине мучительным».
Ее странным образом тянуло к высокому грубоватому адвокату. Несмотря на разделявшую их пропасть в достатке и воспитании, между ними обнаружилось некое сходство, которое легло в основу их отношений: оба они рано потеряли мать и так и не смогли до конца пережить потерю. Оба были решительны и эмоциональны: они то возносились к самым вершинам, то низвергались в пропасть. Оба ценили хорошую шутку (особенно когда дело касалось какого-нибудь «отъявленного плута»). Той зимой Мэри записала в дневнике:
Он не самый красивый из моих поклонников и не самый воспитанный, но, без сомнения, самый умный. Но я вижу, что его остроумие приправлено грустью. Я нахожу его странным… странным и все же привлекательным.
Да, Эйб привлекал Мэри, но девушка разрывалась надвое, ведь за ней уже ухаживал коренастый демократ Стивен А. Дуглас. В своей партии Дуглас считался восходящей звездой, к тому же он был вполне обеспечен (особенно по сравнению с Линкольном). Этот человек мог дать Мэри все удобства, к которым она привыкла в родительском доме. Он был несомненно умен, несомненно богат, но также (по словам самой мисс Тодд) «несомненно скучен».
«В конце концов, — вспоминала она в письме много лет спустя, — я решила, что важнее смеяться, чем досыта есть».
Мэри с Эйбом обручились в конце 1840 года. Молодые люди были «без ума друг от друга», им «не терпелось скрепить свой союз», но оставалось еще заручиться согласием отца Мэри. Им не пришлось долго изводиться: мистера Тодда ждали в Спрингфилд к Рождеству. Эйб должен был в первый раз встретиться с будущим тестем.
Роберт Смит Тодд был богатым предпринимателем и значимой фигурой в обществе города Лексингтон, штат Кентукки. Как и Эйб, он являлся адвокатом и членом законодательного собрания. Однако, в отличие от Линкольна, отец Мэри сумел сколотить приличное состояние — часть его ушла на покупку рабов в особняк, который мистер Тодд делил со своей второй женой и некоторыми из пятнадцати отпрысков.
Меня пугает перспектива предстать на суд человека, который добился такого влияния и положения в обществе. Что, если он сочтет меня дураком или деревенщиной? Что станет тогда с нашей с Мэри любовью? Я больше ни о чем не способен думать. Последние две недели я всецело поглощен волнениями.
