Алана Инош - Слепые души
– Ничего, мы её вмиг вылечим.
Лекарство, которое она ставит передо мной, – сто пятьдесят грамм водки в пузатом коньячном бокале. Я сомневаюсь, что это мне поможет, но Диана Несторовна безапелляционным тоном приказывает:
– Ну-ка, одним духом!
Водка – после супрастина, практически на голодный желудок и в такой приличной для непьющей девушки дозе – наносит по моей нервной системе мощный удар. Диана Несторовна пьёт сто грамм, закусывает лимоном и говорит хрипло:
– Ух, хорошо прошла!
Мне кажется, что даже слишком хорошо. Просыпается аппетит, и я, поклевав салата, изъявляю желание потанцевать. Звучит музыка, я топчусь около Дианы Несторовны, повиснув на её плечах, а она посмеивается:
– Что-то развезло тебя, голубушка.
Меня и вправду развезло: ноги заплетаются, и сложное танцевальное па заканчивается падением.
– Так, всё, хватит, – говорит Альбина решительно. – Ей пора отдыхать.
Я снова оказываюсь в постели. Я не знаю точно, сколько сейчас времени: наверно, часа два или три. В горизонтальном положении у меня кружится голова, и меня начинает тошнить; смутно помню тазик, подставленный Мадиной, какие-то бело-розовые капсулы; на мой немой вопрос я получаю ответ:
– Это от отравления.
Мне уже всё равно, и я глотаю капсулы. Мне плохо, меня выворачивает наизнанку, по сравнению с этой дурнотой всё остальное ерунда, и я равнодушно слушаю, как Альбина и Диана Несторовна разговаривают на повышенных тонах. Слов почти не могу разобрать, но кажется, речь идёт обо мне.
– Ей и так со вчерашнего дня... А ты... зачем было?
Что отвечает Диана Несторовна, совсем непонятно, но её голос звучит отрывисто и с металлическим звоном. Кажется, она уезжает; становится жутко, у меня в голове пищат и надрываются на разные голоса какие-то будильники. А потом надо мной склоняется новое лицо:
– Что такое с девочкой? Кто её до такого довёл?
Я никак не могу понять, кто это. Голос женский, но туалетная вода мужская, горьковато-свежая. Кто-то гладит меня по волосам:
– Настенька, открой глазки! Порадуй нас своим лучезарным взглядом!
В спальне ещё несколько человек, я обвожу их всех глазами, но не могу узнать лиц. Весёлый голос, пахнущий мужской туалетной водой, смеётся:
– О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас?
Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины:
– Оставьте её в покое!
Я рыдаю:
– Аля, мне плохо... Мне очень плохо... Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут...
– Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? – говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. – Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее.
– Может, пивка для поправки здоровья? – язвит кто-то.
– Заткнитесь там, – отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: – Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать.
Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше.
Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает:
– Утёнок, можно к тебе?
– Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? – вздыхаю я. – Это твой дом и твоя постель.
– А девушка, которая лежит в постели, – моя? – спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой.
– Конечно, твоя, – улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений.
– Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью?
Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются.
– Ну вот, я прижимаюсь к тебе, – говорю я.
– Отлично, – улыбается Альбина. – Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков?
Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного.
Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день – точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни. Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами – жарко и щекотно.
– Господи, как я тебя люблю, малыш, – шепчет она. – Никому тебя не отдам. Ты моя.
– Целиком и полностью, – заверяю я.
Идиллия длится до обеда, а в обед приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает:
– Ну вот, совсем другой вид.
Я сразу говорю:
– Сегодня я объявляю сухой закон.
Она смеётся:
– Ну, бокал шампанского-то можно!
– Вчера, как я смутно помню, тоже начиналось с шампанского, – отвечаю я. – Нет, с меня хватит.
Диана Несторовна обнимает меня за плечи и говорит серьёзно:
– Ну и правильно. Ничего хорошего в этом нет.
Я угощаю её приготовленным мной обедом; мы сидим за столом втроём, разговариваем и смеёмся, и ни о чём плохом думать не хочется. На какое-то время груз жуткого и опасного знания, открывшегося мне позавчера, становится легче, в присутствии Дианы Несторовны я чувствую себя в безопасности, а пожатие руки Альбины под столом наполнено нежностью.
– Хорошо мы сидим, это верно, – говорит наконец Диана Несторовна. – Однако, я вот зачем приехала... Пора на работу, Алечка. Отдохнула – и хватит.
– А без меня ты никак не справишься? – спрашивает Альбина.
– Справиться-то, может, и справлюсь, – усмехается Диана Несторовна. – Только и тебе нужно на работе хоть изредка появляться, дорогуша. Я понимаю, гораздо приятнее проводить время с Настенькой, но и о деле тоже думать надо.
– Да я не спорю, Диана, – отвечает Альбина, опираясь о край стола и поднимаясь на ноги. – Ты, конечно, права. Ну что ж, я вызываю Рюрика.
– Не надо, – говорит Диана Несторовна. – Пусть отдохнёт парень, Новый год всё-таки. Я сама тебя отвезу.
Снова грусть и тревога наваливаются на меня всей своей тяжестью. И растерянность, и страх. Щемящая тоска и одиночество. Я убираю со стола и мою посуду, Альбина идёт одеваться, а Диана Несторовна помогает ей. Когда я заглядываю в спальню, Альбина уже одета в элегантный серый костюм с белой строгой блузой, а Диана Несторовна повязывает ей галстук. Окинув всю её фигуру критическим взглядом, она говорит:
