"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
Наверное, все случилось из-за того, что мы привыкли видеть в Стрижке ходячее недоразумение, мишень для шуток, но не человека, живого и чувствующего. А может, из-за коньяка. Обыкновенного коньяка, целый ящик которого подарил Валькиному папаше-хирургу кто-то из благодарных пациентов, а Мартын без труда уломал Вальку пару бутылок скоммуниздить. Или из-за нашего затянувшегося романа с Дуней Кулаковой. Или из-за электричества в воздухе. Или из-за всего сразу.
…Весь день стоит лютый, выжигающий мозги зной, а ближе к вечеру город накрывает лиловая пелена. И ни ветерка, хотя вдалеке мрачно погромыхивает. Едкий пот сочится у нас изо всех пор, белье липнет к разгоряченному телу. Коньяк не только не освежает, он разжигает жар иного толка. Все наши мысли вертятся вокруг секса и тут же бесстыдно озвучиваются.
Увы, все, что нам остается, – это похабные разговорчики. Цыган, правда, гуляет с нашей одноклассницей Ингой, но она жестоко его динамит.
Нас не смущает присутствие Стрижки, которая угрюмо сидит на диване, выдирая волосы у новой куклы. После каждой пряди кукла жалобно пищит «мама», но Стрижка неумолима. Она тоже становится взрослой. Неспособная понять, что с ней происходит, она сделалась плаксивой и раздражительной.
– Короче, пацаны, мысль такая, – говорит Валька, обильно потея. – Предлагаю скинуться и… это… снять девку…
И тогда-то Мартын подает голос:
– Предлагаю бюджетный вариант: моя сестренка. У нее давно уже зудит.
– Э, да ты, вашбродь, нарезался! – говорю я, хотя «вашбродь» только пару раз пригубил и в сравнении с нами – как стеклышко.
– Нет, правда, – улыбается Мартын. – Она аж трется.
– В смысле, трется? – спрашивает Валька.
– В том самом. Задерет платье и трется о подлокотники. Как собачка об ногу. Святая Стрижка! Мама уже и обниматься ей не дает. От греха подальше.
Мы покатываемся со смеху. За окном подмигивает зарница, свет в комнате тоже мигает. Воздух насыщен электричеством и вожделением.
– Не, чувак, – подает голос Цыган. Он сидит без рубашки, поджарое тело лоснится от пота. – Это ваши дела, семейные. Помоги сестренке сам.
– Мамке своей помоги, – парирует Мартын. – А то я могу.
– Ну попробуй. Мой батя тебе живо помогалку отстрелит.
Теперь мы уже просто корчимся от хохота. Потом Валька предлагает:
– Давайте лучше подыщем Стрижке молодого интересного дебила. Вроде Цыгана.
– Зачем «вроде», когда есть настоящий? – вставляю я.
Цыган прикол оценивает. От крепкого леща я чуть не влетаю лбом в черно-белый телик Мартыновых.
– Лови момент, Цыганище, – говорит Валька. – Стрижка добрая, не то что твоя динамо-машина.
Разговор этот нравится мне все меньше. Скорей бы хлынул дождь и остудил нашу горячку…
– Фу, – кривится Цыган, глотнув из бутылки. – Не, пацаны, вам лечиться надо.
– Я те дам «фу»! – театрально обижается Мартын. – Она пусть дура, но красивая. Ты красивая, Стрижка?
– Я красивая, – отзывается она, продолжая терзать злосчастную куклу.
– Она не красивая, – говорю я. – Она Стрижка.
Стрижка вдруг бросает куклу и поворачивается к нам:
– Я красивая!
Ее губы дрожат, в глазах слезы. А правда ведь красивая, думаю я. Вылитая Ния из фильма «Через тернии к звездам». Тонкие черты лица, чистая кожа и эти большие печальные глазищи…
– Сними платье, сестренка, – ласково просит Мартын. – Покажи этим мудакам, какая ты.
– Охренел совсем?! – шипит Цыган.
Но она, заведя руки за спину, уже расстегивает пуговки линялого платьица и стаскивает его через голову. Трусов на ней нет. Затаив дыхание, мы созерцаем острые грудки с торчащими сосками, чашечку пупка и кустик волос внизу, а под ним… Нам не раз случалось видеть ее голой, но тогда она еще не начала превращаться из девочки в женщину. И слова Мартына о том, что она «трется», тоже свою роль играют. Цыган судорожно сглатывает и облизывает губы. Глаза у них с Валькой блестят, да и у меня, наверное. Один Мартын сохраняет хладнокровие.
– А теперь… – Он нажимает кнопку «Ригонды». – Три-два-один!
Звучит фортепианный аккорд, и сильный голос Глории Гейнор заполняет комнату, кипя обжигающей дерзостью. И хотя поет Глория отнюдь не о сексе, наши распаленные алкоголем умы и тела отзываются на ее страстный вызов. А Стрижка поднимает тонкие, гибкие руки над головой и начинает танцевать. Ее бедра выписывают восьмерки, в глазах бесенята, а на губах играет загадочная улыбка – и этот контраст между наивностью и бесстыдством распаляет еще сильней. Наши взгляды прикованы к ее дергающемуся лобку. Мы не видим в ней сестру нашего друга, нам плевать, что она не в себе, перед нами девчонка – голая девчонка! Лишь это сейчас имеет значение.
Не помню, кто из нас первым начал ее лапать, да и какая разница? Вскоре мы набросились на нее втроем. Если бы она сразу закричала, может, это отрезвило бы нас; но она только хихикает и лезет обниматься, прижимаясь гладким горячим телом…
Только когда Цыган валит Стрижку на пол, мусоля губами ее лицо, я понимаю, что происходит. Она уже не смеется, а испуганно хнычет, пытаясь его оттолкнуть. Одной рукой он приспускает штаны вместе с плавками. От сознания того, что сейчас произойдет, на меня накатывает такая волна дурноты, что я почти теряю сознание, но тонкий мучительный крик возвращает меня к реальности. Ужасной, невообразимой реальности. Стрижка орет в голос, пытаясь перекричать Глорию.
Я бросаюсь к ним, потому что так неправильно, потому что мои друзья не могут так поступать, потому что не должна дурочка, никому на свете не причинившая зла, кричать, словно зверек в капкане. Смуглая задница Цыгана ритмично дергается между ее раскинутых ног. Я хватаю его за скользкую от пота шею, но тут дохляк Валька так заряжает мне кулаком в скулу, что из глаз вместе с искрами выплескиваются жгучие слезы. Отлетев, я опрокидываю «Ригонду», Глория, взвыв ошпаренной кошкой, затыкается на полуслове, но Стрижка продолжает кричать.
– С-сука, руки ей держи!
Слышится звонкая оплеуха, крики Стрижки переходят в жалобный скулеж.
Я падаю на колени, упершись ладонью в прохладный ворс ковра. Краем глаза вижу, как Мартын спокойно обходит извивающиеся тела, направляясь к двери. Выпростав руку, Стрижка пытается поймать его за штанину в надежде, что старший брат, как всегда, придет ей на выручку. Но Мартын уклоняется и исчезает в коридоре.
Это сон, просто кошмарный сон.
Я хочу помочь Стрижке, должен помочь, обязательно помогу, как только комната перестанет вращаться, как только пройдет одуряющая тошнота. А тем временем Цыган запрокидывает перекошенное лицо и с ревом изливается в Стрижку, стискивая побелевшими пальцами ее маленькие грудки. Отваливается, тяжело дыша… уступая место Вальке. Тот переворачивает ее на живот, чтобы не видеть искаженного мукой лица. И снова крики, больше не заглушаемые музыкой, сопение, стоны и эти ритмичные, сырые шлепки…
Когда все закончено, Валька с Цыганом, не потрудившись даже натянуть штаны, раскидываются на ковре. У Цыгана расцарапана щека. Стрижка свернулась калачиком, подтянув коленки к груди, бедра измазаны кровью и спермой.
Она тянет на одной тонкой надрывной ноте: «У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!» Страдальческий ее голос вонзается мне в сердце тупой иглой.
Стыдно сказать, но мне не столько жаль ее, сколько хочется, чтобы она наконец заткну- лась…
– Это неправда… – еле слышно проговорила Леля. – Саша не мог просто стоять и смотреть. Он не такой.
– Он не совсем стоял. – Кривая усмешка пересекла лицо Мартына, расколов маску радушного хозяина. – Скорей уж, ползал. Он не помешал им насиловать мою сестру, как не мешал мне ее колотить. Видишь ли, милая Поллианна, – он поднялся во весь рост и шагнул к ней, сжимая и разжимая пальцы, – я с самого начала подмечал все слабости моих так называемых друзей. Годами исчислял их, взвешивал и нашел очень легкими.
– Не понимаю… – Леля прижимала куклу к груди, словно ища в ней защиты. – Что здесь происходит?
