Александр Дюма - День в Фонтене-о-Роз
Грегориска понял меня; он вынул платок и вытерся.
«Да, да, — прошептала Смеранда, — он, вероятно, встретил медведя или волка и увлекся преследованием. Вот почему дитя заставляет ждать мать. Скажите, Грегориска, где вы его оставили?»
«Матушка, — ответил Грегориска взволнованным, но твердым голосом, — мы с братом выехали не вместе».
«Хорошо, — сказала Смеранда. — Пусть подают ужин, садитесь за стол, запирайте ворота. Те, кто вне дома, пусть там и ночуют».
Два первых приказа исполнены были в точности. Смеранда заняла свое место. Грегориска сел по правую ее руку, а я по левую.
Слуги вышли, чтобы исполнить третье указание, то есть запереть ворота замка.
В эту минуту все услышали шум во дворе. Испуганный слуга вошел в столовую и сказал:
«Княгиня, лошадь графа Костаки только что прискакала во двор одна и в крови».
«О, — прошептала Смеранда, вставая, бледная и грозная, — вот так же однажды вечером прискакала лошадь его отца».
Я посмотрела на Грегориску. Он был уже не просто бледен: он был похож на мертвеца.
Действительно, лошадь графа Копроли однажды вечером прискакала во двор замка вся залитая кровью, а час спустя слуги нашли и принесли его тело, покрытое ранами.
Смеранда взяла факел у одного из слуг, подошла к двери, открыла ее и вышла во двор.
Трое или четверо служителей едва сдерживали испуганную лошадь и общими усилиями успокаивали ее.
Смеранда подошла к животному, осмотрела кровь, запачкавшую седло, и нашла рану на его лбу:
«Костаки был убит не со спины, а в поединке с одним только противником. Ищите, дети, его тело, а потом поищем убийцу».
Так как лошадь прискакала через ворота, за которыми начиналась дорога в Ганго, все слуги бросились туда и факелы их замелькали в поле и исчезли в лесу, мерцая подобно светлячкам, которых можно увидеть в хороший летний вечер на равнинах Ниццы и Пизы.
Смеранда, словно уверенная в том, что поиски не будут продолжительными, ждала, стоя у ворот.
Из глаз этой безутешной матери не скатилось ни одной слезы, хотя очевидно было, что в глубине ее сердца бушует отчаяние.
Грегориска стоял за ней; я стояла около Грегориски.
Было мгновение, когда, выходя из залы, он хотел предложить мне руку, но не посмел.
Примерно через четверть часа на повороте дороги замелькал один факел, затем два, а потом и все остальные.
Только на этот раз они не рассеивались по полю, а сосредоточились у общего центра.
Скоро стало ясно, что этим общим центром были носилки и человек, лежавший на носилках.
Мрачный кортеж двигался медленно, шаг за шагом приближаясь. Через десять минут он был уже у ворот. Увидев живую мать, встречавшую мертвого сына, те, кто нес его, инстинктивно сняли шапки и молча вошли во двор.
Смеранда пошла за ними, а мы молча следовали за Смерандой. Тело внесли в зал.
Тогда Смеранда жестом, исполненным высшего величия, отстранила всех и, приблизившись к трупу, стала перед ним на колени, отвела волосы, закрывавшие его лицо, долго смотрела на него по-прежнему сухими глазами и затем, расстегнув его молдавскую одежду, раскрыла окровавленную рубашку.
Рана оказалась с правой стороны груди. Она была нанесена прямым обоюдоострым клинком.
Я вспомнила, что в тот же день видела на боку у Грегориски длинный охотничий нож, служивший штыком для его карабина.
Я искала глазами на боку его это оружие: оно исчезло.
Смеранда потребовала воды, намочила свой платок и обмыла рану.
Свежая и чистая кровь окрасила края раны.
Зрелище, представшее перед моими глазами, было ужасно и вместе с тем величественно. Эта громадная комната, с дымом смоляных факелов, эти дикие лица, эти глаза, сверкающие жестокостью, эти странные одежды, эта мать, высчитывающая при виде еще теплой крови, сколько времени тому назад смерть похитила у нее сына, эта глубокая тишина, нарушаемая только рыданиями разбойников, чьим предводителем был Костаки, — все это, повторяю, было ужасно и величественно.
Наконец Смеранда, прикоснувшись губами ко лбу своего сына, встала, отбросила назад длинные пряди своих растрепавшихся седых волос и проговорила:
«Грегориска!»
Грегориска вздрогнул, тряхнул головой и, очнувшись от оцепенения, спросил:
«Что, матушка?»
«Подойдите, мой сын, и выслушайте меня».
Грегориска с дрожью повиновался.
По мере того как он приближался к телу брата, кровь, все более обильная и более алая, продолжала сочиться из раны. По счастью, Смеранда больше не смотрела в эту сторону, потому что, если бы она увидела эту уличающую кровь, ей уже незачем было бы разыскивать убийцу.
«Грегориска, — сказала она, — я хорошо знаю, что Костаки и ты не любили друг друга. Знаю, что ты по отцу Вайвади, а он по отцу Копроли, но по матери вы оба из рода Бранкованов. Знаю, что ты — человек, воспитанный в городах Запада, а он — дитя восточных гор; но в конце концов по чреву, носившему вас, вы братья. И вот, Грегориска, я хочу знать: неужели мы схороним моего сына подле его отца, не произнеся клятвы? Я хочу знать, могу ли я как женщина, тихо оплакивать его, положившись на вас как на мужчину, что вы покараете убийцу?»
«Назовите мне, сударыня, убийцу моего брата и приказывайте; клянусь вам, что раньше чем через час он умрет, как вы этого требуете».
«Поклянитесь же, Грегориска, под страхом моего проклятия, слышите, мой сын? Поклянитесь, что убийца умрет, что вы не оставите камня на камне от его дома, что его мать, его дети, его братья, его жена или невеста — все погибнут от вашей руки. Поклянитесь и, произнеся клятву, призывайте на себя небесный гнев, если вы нарушите этот священный обет. Если вы не сдержите его, пусть вас постигнет нищета, пусть отрекутся от вас друзья, пусть проклянет вас ваша мать!»
Грегориска простер руку над трупом.
«Клянусь, убийца умрет», — сказал он.
Когда произнесена была эта необычная клятва, истинный смысл которой был понятен, может быть, только мне и мертвецу, я увидела — или мне показалось, что я вижу, — страшное чудо. Глаза трупа открылись и уставились на меня, более живые, чем они были когда-либо прежде, и я почувствовала, что они пронизывают меня насквозь и жгут, как раскаленное железо.
Это уже невозможно было вынести: я лишилась чувств.
XV
МОНАСТЫРЬ ГАНГО
Очнувшись, я увидела себя в своей комнате. Я лежала на кровати; одна из женщин бодрствовала около меня.
Я спросила, где Смеранда; мне ответили, что она у тела своего сына.
Я спросила, где Грегориска; мне ответили, что он в монастыре Ганго.
О побеге уже не было речи. Разве Костаки не умер?
