Рэй Брэдбери - Октябрьская страна (сборник)
Был яркий весенний день. Автомобиль жужжал по широким, окаймленным деревьями бульварам. Синее небо, цветы, теплый ветер. Дейв говорил, закурил сигару, опять говорил. Алиса отвечала сразу, спокойно, все более расслабляясь. Но она держала ребенка не настолько крепко, не настолько тепло и не настолько по-матерински, чтобы рассеять подозрение, засевшее у Дейва в мозгах. Казалось, она держит фарфоровую куколку.
– Ну, – сказал он наконец, улыбаясь. – Как мы его назовем?
Алиса Лейбер провожала взглядом зеленые деревья, проносившиеся мимо.
– Давай не будем сейчас это решать. Лучше подождем, пока не придумаем какое-нибудь необычное имя. Не дыми ему в лицо.
Она произносила фразу за фразой, не меняя тона. Последнее замечание не содержало в себе ни материнского укора, ни интереса, ни раздражения. Она лишь проговорила его, и оно было сказано.
Муж, смутившись, выбросил сигару из окна.
– Прости, – сказал он.
Ребенок покоился в объятиях материнских рук, тени от солнца и деревьев бежали по его лицу. Он раскрыл голубые глаза, подобные свежим голубым весенним цветам. Из его крошечного, розового, упругого ротика исторглись влажные звуки.
Алиса мельком взглянула на ребенка. Ее муж почувствовал, как она вздрогнула у него за спиной.
– Холодно? – спросил он.
– Знобит. Лучше закрой окно, Дэвид.
Непохоже на озноб. Он медленно поднял стекло.
Ужин.
Дейв принес малыша из детской, устроил его на новом высоком стульчике, беспорядочно и уютно обложив подушками.
Алиса следила, как двигается ее нож и вилка.
– Он еще не дорос до высокого стула, – сказала она.
– Как-то смешно, что он есть, – сказал Дейв. Ему было хорошо. – Все смешно. И на работе. Заказов по горло. Если не буду осторожничать, заработаю еще пятнадцать тысяч в этом году. Эй, посмотри-ка на отпрыска! Обслюнявил себе весь подбородок! – Он потянулся, чтобы вытереть салфеткой рот ребенку. Краем глаза он заметил, что Алиса даже не взглянула. – Понятно, что это не очень-то интересно, – сказал он, принявшись снова за еду. – Но вообще-то можно предположить, что мать проявит хоть какой-то интерес к собственному ребенку!
Алиса резко подняла голову:
– Не разговаривай таким тоном! Не при нем! Потом, если тебе это необходимо.
– Потом? – закричал он. – При нем, не при нем – какая разница? – Тут он сдержался, почувствовав себя виноватым. – Ну ладно. Не буду. Я понимаю, каково тебе.
После ужина она позволила ему отнести ребенка наверх. Она не попросила его это сделать; она просто позволила.
Спустившись вниз, он увидел, что она стоит у радио и слушает музыку, не слыша ее. Закрыв глаза, она, казалось, о чем-то спрашивала себя, чему-то удивлялась. Когда он вошел, она вздрогнула.
Неожиданно она оказалась рядом, быстро обняла его, нежно, как прежде. Ее губы нашли губы Дейва, не отпускали. Он был ошеломлен. Теперь, когда ребенок исчез из комнаты и был наверху, она снова стала дышать, снова жить. Она чувствовала себя свободной. Стала шептать торопливо, бесконечно.
– Спасибо, спасибо, дорогой. За то, что ты всегда такой, какой есть. Надежный, такой надежный!
Он принужденно засмеялся:
– Мой отец говорил мне: «Сын, обеспечь свою семью!»
Она устало опустила голову, темными блестящими волосами касаясь его груди.
– Ты совершил гораздо больше. Порой мне хочется жить так, как когда мы только поженились. Никакой ответственности. Никого, кроме нас. Никаких… никаких детей.
Она сжала его руки, лицо ее было сверхъестественно бледным.
– Ах, Дейв, когда-то были только ты и я. Мы охраняли друг друга, теперь мы охраняем ребенка, но мы ничем от него не защищены. Ты понимаешь? В больнице у меня хватило времени, чтобы поразмыслить. Мир жестокий…
– Разве?
– Да. Жестокий. Но от него нас охраняют законы. А когда нет законов, хранит любовь. Моя любовь хранит тебя от моих же оскорблений. Для меня ты более уязвим, чем для других, но любовь – твоя защита. Я не боюсь тебя, потому что любовь смягчает твой гнев, неестественные инстинкты, ненависть и незрелость. Ну… а ребенок? Он слишком мал, чтобы понимать, что такое любовь, или ее законы, или что-либо иное, пока мы не научим его. И в свой черед не станем уязвимыми для него.
– Уязвимыми для ребенка? – Он отодвинул ее и тихо засмеялся.
– Знает ли ребенок, что хорошо, а что плохо? – спросила она.
– Нет. Но он узнает.
– Но ребенок так мал, так аморален, так бессознателен. – Она замолчала. Высвободив руки, она резко повернулась: – Какой-то звук? Что это?
Лейбер оглядел комнату:
– Я не слышал…
Она пристально глядела на дверь библиотеки.
– Вон там, – медленно сказала она.
Лейбер подошел к двери, открыл ее и включил в библиотеке свет.
– Ничего. – Он вернулся к ней. – Ты устала. Пошли спать… прямо сейчас.
Погасив свет, молча, они медленно поднялись по бесшумной лестнице холла. Наверху Алиса извинилась:
– Я столько ерунды наговорила, дорогой. Прости меня. Я очень устала.
Он понял и так и сказал.
У двери детской она нерешительно остановилась. Резко повернула медную ручку и вошла внутрь. Он наблюдал, как она очень осторожно подошла к колыбели, заглянула туда и застыла, будто получила удар в лицо.
– Дэвид!
Лейбер шагнул вперед и подошел к колыбели.
У ребенка было ярко-красное и очень мокрое лицо; его крошечный розовый ротик открывался и закрывался, открывался и закрывался; глаза пламенели синевой. Руками он хватал воздух.
– Ой! – сказал Дейв. – Он только что плакал.
– Разве? – Алиса Лейбер вцепилась в перила кроватки, стараясь удержаться. – Я не слышала.
– Дверь была закрыта.
– И поэтому он так тяжело дышит, поэтому у него такое красное лицо?
– Ну да. Бедный малыш. Плакал в темноте совсем один. Пусть сегодня он поспит в нашей комнате – вдруг заплачет.
– Ты его избалуешь, – сказала жена.
Лейбер чувствовал на себе ее взгляд, когда катил кроватку в спальню. Он молча разделся, сел на край кровати. Вдруг поднял голову, тихо выругался и щелкнул пальцами.
– Проклятие! Совсем забыл тебе сказать. В пятницу мне необходимо лететь в Чикаго.
– Ах, Дэвид. – Ее голос затерялся в комнате.
– Я отложил эту поездку на два месяца, и теперь настал критический момент. Я просто обязан ехать.
– Я боюсь оставаться одна.
– В пятницу к нам приедет новая кухарка. Она все время будет здесь. Через несколько дней я вернусь.
– Я боюсь. Не знаю чего. Ты мне не поверишь, если скажу. Я, кажется, схожу с ума.
Он уже лежал в кровати. Она выключила свет; было слышно, как она обошла кровать, откинула одеяло, скользнула внутрь. Он ощутил вблизи теплый женский запах. Он сказал:
