Максим Перфильев - Жажда Смерти
— Что с ним?
Первым подошел автомеханик. Он сел на корточки и повернул Лаена на спину.
— Черт! — он отпрянул назад.
— В чем дело?
— У него вся кожа в каких-то ожогах.
— Ожогах?
— Да. Она как будто разлагается.
Малочевский, заметив, что произошло, направился к месту события.
— Что случилось? — спросил он.
Ответа не последовало.
Капитан Валиндук сидел прямо перед ним и разглядывал лицо ученого.
— Он, вроде, дышит.
— Отойди. — произнес Викториус, положив руку на плечо офицера.
— Что ты собираешься делать?
— До того, как стать священником, я работал врачом.
Крос встал на ноги и сделал два шага назад. Пресвитер сел на его место.
— Дайте мне фонарик.
Бариус достал фонарик из своего рюкзака и протянул его Малочевскому.
— Ты знаешь, что с ним? — спросил Валиндук.
Ответа не последовало. Между тем Акрониус начал приходить в себя.
— Он жив.
— Что… в чем… у-у-у… — замычал ученый, вертя головой и пытаясь поднять левую руку.
— Лежи спокойно. Не двигайся. Все в порядке. — произнес пресвитер. — Ты меня слышишь?
— Да.
— Как ты себя чувствуешь?
— Голова б-болит… Тошнит… Живот… Вся кожа горит… по всему телу. — прерывисто отвечал Лаен, неровно шевеля губами.
— Давно это у тебя?
Акрониус тормозил с ответом.
— Заметил, когда проснулся. — сказал он.
Викториус продолжал визуально осматривать тело ученого.
— Кто-нибудь прикасался к нему? — спросил он.
— Я прикасался. — ответил Лиус.
— Он может быть заразным.
Бариус стоял очень близко к автомеханику. Он отошел назад на два шага. Кварион повернул голову и с улыбкой посмотрел спецназовцу в глаза.
— Бу! — произнес он, резко вскинув руки и протянув их к Клавору, но не касаясь ими.
— Я просто пристрелю тебя и все. — ответил тот, отпрянув назад, и начал доставать из кобуры пистолет.
— Прекратите! — рявкнул капитан.
— Кто-нибудь, достаньте дезинфицирующее средство и дайте его Лиусу. — произнес Викториус. — Лиус, пожалуйста, не касайся пока ничего.
— Может, сразу меня замочите? — усмехнулся автомеханик.
— Перестань.
Квариону дали обеззараживающее средство, и он принялся обрабатывать руки. Пресвитер продолжал осматривать Лаена и задавать ему вопросы. Через какое-то время он поднялся на ноги.
— Ну, что? — спросил капитан.
— Не знаю. — ответил Малочевский. — Никогда раньше такого не встречал. Можно попробовать дать ему какое-нибудь лекарство — из тех, что лежат у нас в аптечках. Но, честно говоря, не думаю, что это поможет. Идти он точно не в состоянии. Придется пока остаться здесь.
— На долго?
— Не знаю.
— Мы не можем стоять на одном месте.
— Предлагаете его бросить? — Викториус посмотрел в глаза Валиндуку.
— Я этого не говорил. — ответил капитан. Но ему явно не нравился такой расклад ситуации. — А что будет со всеми остальными?
— Я ничего не могу сказать. Я не знаю, что это за инфекция. Я не знаю, инфекция ли это, вообще. Я не знаю, как это передается. Я не знаю, как это лечить. Можно попробовать предпринять самые элементарные действия по профилактике, но я понятия не имею, с чем мы столкнулись. Может это передается только через кровь, а может это передается по воздуху.
— Мы все тут подохнем. — произнес Бариус.
— Я говорил, что вода и продукты заразны. — заметил Кварион.
— Но мы все пили воду из фляг и питались этими сухими пайками. — возразил Валиндук.
— Значит нужно вспомнить, что Лаен делал такого, чего не делали все остальные.
— Вода. — Лиус щелкнул пальцами. — Он касался воды из озера и пробовал ее на вкус.
— Но он сказал, что она абсолютно чистая.
— И, тем не менее, абсолютно черная.
Наступила пауза.
— Возможно, его прибор не работает.
— Может, вернуться и еще раз взять пробы?
— И что толку? Да и кто туда пойдет?
— Ладно. — произнес капитан. — Никто никуда не пойдет. Нам нужно держаться вместе. Если откинем ласты, то тоже вместе. Остановка до прояснения ситуации. — он тяжело вздохнул. — Осматривайте периодически свое тело и следите за самочувствием.
— Смерть, я жду тебя. Приди в любом виде. — саркастически произнес Лиус.
Члены группы разошлись в разные стороны. Каждый занялся своим делом. Кто-то стал заново разжигать затухающий костер. Кто-то завалился спать, компенсируя отдыхом не восполненные часы напряжения. Кто-то пошел курить. Экспедиция приостановилась на неопределенное время. Осознание безнадежности и упадническое настроение захватывало все больше места в итак уже уставших разумах. Между тем пофигистичное отношение постепенно начинало сменяться истерией ожидания смерти.
Когда человек выбирает добровольный уход из жизни, как компромисс проблемам и невозможности дальнейшего продолжения своего существования, он принимает определенное решение. Но это решение необходимо еще довести до конца, а это уже определенный процесс. Такой процесс является одним из самых напряженных и невыносимых. Он сопровождается состоянием сильнейшего стресса, и длится все время, пока человек предпринимает какие-либо меры по приближению своей смерти, обостряясь в те самые моменты, когда процесс подходит к концу, завершаясь конкретным результатом. Здесь начинается противоборство двух сильнейших инстинктов — инстинкта самосохранения и инстинкта избавления от боли. В человеке происходит война между двумя его природами, характеризующими его, как разумное живое существо. Пока человек чувствует боль — он жив. Пока он испытывает страх при виде опасности — он адекватен. В тот самый момент, когда человек решается на самоубийство, происходит ухудшение состояния, потому что именно тогда к невыносимой боли прибавляется невероятный страх за свою жизнь. Тот самый страх, который заставляет человека перепрыгивать через ограды, в несколько раз превосходящие его собственный рост, страх, который заставляет человека бежать со скоростью, превышающей скорость быстроходных машин, страх, который заставляет человека совершать поступки, которые он никогда не в состоянии будет повторить при обычных условиях. Это один из самых сильных страхов. Но когда боль достигает своего апогея, она превосходит этот страх, и превосходит основной инстинкт. Это запредельные состояния человеческого естества — состояния, которые хранят в себе невероятное количество энергии. Она настолько велика, что может действительно свернуть горы, если пойдет в нужном направлении. Естественно, что биологический организм, наподобие человеческого, с трудом выдерживает давление такого количества энергии — он начинает саморазрушаться. Человек может сойти с ума, либо просто умереть. Но это уже потом, и обычно в случае, если такой процесс длится слишком долго. В данном случае процесс, в схему работы которого, оказались вовлечены участники экспедиции, явно начал затягиваться. Но здесь сыграл роль и другой механизм — механизм, предотвращающий разрушение системы. Подавление эмоций — релаксация, которая наступает, если система (человеческий организм) находится на грани. Такой механизм можно назвать состоянием вынужденного безразличия, или проще — полный пофигизм. Но обычно он работает достаточно короткое время. А потом вновь начинается противоборство двух сильнейших инстинктов — инстинкта самосохранения и инстинкта избавления от боли. И естественно, что подобное состояние хочется как можно скорее прекратить — оно невыносимо. Так начинается истерия ожидания смерти.
