Финт хвостом - Кинг Стивен

Наши отношения нельзя было назвать простыми, но для Нэнси я был не просто любовником, я был ей братом и отцом. Я знал некоторые из причин, почему она страдала от булимии – этого никто больше не знал. Я много раз обсуждал с ней эти вопросы, я знал, как сосуществовать с этим, как не причинить ей лишнюю боль. Ей нужна была постоянная поддержка и я был единственным человеком, который мог помочь ей. Лишить ее ко всему прочему этой поддержки – это было бы очень трудно простить.

Какое-то время так все и шло. Время от времени я виделся с Элис, но потом мне нужно было возвращаться домой, мы расставались и каждый раз это было все сложнее, и я мне было все труднее вспомнить, почему мне нужно было уходить. Я стал бояться, что произнесу имя Элис во сне или еще как-нибудь проговорюсь. У меня возникло ощущение, что я проживаю свою жизнь на сцене перед хищной аудиторией, только и ждущей малейшей ошибки. Вечерами я стал уходить из дома, просто чтобы бесцельно побродить по улице, погладить кошку, поговорить с ней – лишь бы оттянуть момент, когда нужно будет возвращаться в дом.

Всю вторую неделю я с нетерпением ждал субботы. Нэнси обычно заранее объявляла, что на выходных у них запланировано какое-нибудь мероприятие по сплочению команды. В свое время, когда она много разговаривала со мной, пытаясь посвящать меня в детали свой жизни, она рассказывала мне про эти встречи. И она, и ее коллеги с почти религиозным восторгом бросались в эту пропасть безмозглой корпоративности. Я пытался внимательно слушать ее, но это было выше моих сил. А в ту неделю я мог думать только о том, что в субботу мне нужно будет ехать в Кембридж доставить работу заказчику. Сперва я думал, что поеду один, но раз Нэнси была гарантировано занята вне дома, мне пришел в голову другой план.

За чашкой кофе в тот день я спросил Элис, не хочет ли она поехать со мной. Ее неподдельная радость при этом известии грела мне душу весь вечер. Всю неделю мы с ней обсуждали наш план. Я хотел позвонить Нэнси пораньше вечером, когда она вернется домой, и сказать, что я встретил старого знакомого и вернусь поздно. Это было нарушение нашего неписанного правила не обманывать друг друга, но это было необходимо. Нам с Элис нужно было провести больше времени вместе, и мне необходимо было собраться с мужеством для предстоящего тяжелого разговора.

К концу дня в пятницу я места себе не находил от нервного возбуждения. Я бродил по дому, не в силах сосредоточиться ни на чем, до такой степени погруженный в собственные мысли, что я не сразу заметил, что с Нэнси что-то не так.

Она сидела над бумагами в гостиной, время от времени бросая в окно сердитый взгляд, словно ожидала кого-то. Я слегка раздраженно спросил ее, почему она так делает, она принялась все отрицать, но, когда десять минут спустя я взглянул на нее, она опять смотрела в окно. Я ушел на кухню и занялся скучным ремонтом полки, до которой у меня руки не доходили уже несколько месяцев. Чуть позже Нэнси зашла на кухню за кофе и, похоже, была искренне тронута, что я наконец этим занялся. Я улыбнулся с наигранной скромностью – ощущение было такое, будто улыбнулся труп.

Нэнси вернулась в гостиную, встревоженно глядя в окно, словно опасаясь вторжения марсиан. Я вспомнил ту напугавшую меня ночь, когда она вот так же стояла у окна. Сейчас нервы у нее были натянуты до предела, но я уже не чувствовал жалости. Все это меня только раздражало, и я ненавидел себя за это.

Бесконечный вечер закончился, пора было ложиться спать. Нэнси ушла в спальню, а я добровольно вызвался закрыть окна и помыть пепельницы. Разве не смешно, какими мы кажемся заботливыми и внимательными, когда нам больше всего хочется оказаться где-то еще.

На самом деле мне нужно было несколько минут, чтобы завернуть подарок, приготовленный для Элис. Услышав, как закрылась дверь ванной, я подбежал к рабочему столу и вынул книгу. Потом достал из ящика оберточную бумагу и скотч и принялся за дело. Бросив взгляд в окно, я увидел там знакомую кошку и улыбнулся. Когда мы будем вместе с Элис, я смогу завести кошку, чтобы пушистый комочек сидел у меня на коленях, пока я работаю, и засыпал у меня под боком. Дверь ванной открылась, я напряженно замер, потом услышал, как Нэнси тихо прошла в спальню, и продолжил заворачивать книгу. Потом я убрал подарок в ящик и достал открытку, раздумывая, что бы такое написать Элис.

– Марк?

Я чуть не умер, внезапно услышав голос Нэнси. Она шла ко мне через кухню – а открытка все еще лежала на моем столе. Я быстро придвинул к себе пачку бумаг и едва успел прикрыть ее. С колотящимся сердцем, чувствуя легкое головокружение, я повернулся к Нэнси, стараясь сохранить бесстрастный вид.

– Что это такое? – сердито спросила она, помотав рукой перед моим лицом. В комнате было темно и сперва я не разглядел, что было у нее в пальцах. А потом понял – это был волос. Темный волос.

– Похоже на волос, – осторожно сказал я, перебирая бумаги на столе.

– Я знаю, что это распроклятый волос! Но что он делает в нашей постели?

Господи Иисусе, подумал я, она все знает.

Я смотрел на нее, крепко сжав губы, балансируя на грани того, чтобы выложить ей всю правду и наконец отвязаться от этой истории. Я думал, что это случится в более спокойной обстановке, но кто его знает, может, сейчас как раз был самый подходящий момент огорошить ее известием, что я люблю другую женщину.

И тут я вдруг сообразил, что Элис ни разу не бывала в нашей спальне. С того вечера у канала она заходила только в холл на первом этаже и в гостиную. Может, еще на кухню, но совершенно точно не в спальню. Я озадаченно моргнул, глядя на Нэнси.

– Все эта проклятая кошка! – завизжала она в приступе той внезапной ярости, которая всегда обескураживала и пугала меня. – Она лазила на нашу кровать!

– Какая кошка?

– Эта чертова кошка, которая вечно ошивается возле дома. Твоя маленькая подружка, – ядовито протянула она с искаженным до неузнаваемости лицом. – Ты впустил ее в дом!

– Я ее не впускал. О чем ты вообще говоришь?

– Не смей отрицать! Не смей…

Даже не договорив, Нэнси бросилась на меня и со всей силы ударила по лицу. Я невольно отшатнулся назад, она ударила меня в подбородок, и принялась молотить кулачками по моей груди, пока я пытался поймать и удержать ее руки. Она пыталась что-то сказать, но не могла из-за душивших ее яростных рыданий. Внезапно она сделала шаг назад, замерла как вкопанная, глядя на меня, потом повернулась и быстро вышла из комнаты.

Ночь я провел на кушетке в гостиной, не в силах заснуть, слушая протяжные стоны и всхлипывания, доносящиеся из спальни. Может, это было эгоистично с моей стороны, но я не мог найти в себе силы пойти и успокоить ее. Мне пришлось бы лгать, чтобы заставить ее почувствовать себя лучше, так что в результате я не стал подходить к ней.

У меня было полно времени, чтобы написать открытку для Элис, но я никак не мог собраться с мыслями и вспомнить, что же я хотел сказать. Под утро я кое-как задремал и проснулся уже после того, как Нэнси ушла на работу.

Я ехал в центр города на встречу с Элис, чувствуя себя усталым и опустошенным. Я все еще не знал, где она живет, и не знал ее номер телефона, но всегда мог связаться с ней через курьерскую службу. Пока я не мог открыто стать частью ее жизни, меня это устраивало.

Я в деталях помню, как она выглядела, стоя на тротуаре в ожидании, пока я подъеду. На ней была длинная темная шерстяная юбка и толстый свитер в золотисто-каштановых тонах. Солнце подсвечивало ее волосы сзади, и, когда она улыбнулась мне, я почувствовал, что меня охватывают сомнения. У меня нет никакого права быть с ней, подумал я. У меня уже есть другой человек, а Элис слишком чудесна и восхитительна для меня. Но Элис обхватила меня руками, чмокнула в нос, и это ощущение прошло.

Я еще никогда не ехал по шоссе так медленно, как в тот день с Элис. Я заранее запасся кассетами с музыкой, которая нравилась нам обоим, но они так и остались лежать в бардачке. Нам просто не нужна была музыка. Я тихонько вел машину на шестидесяти милях в час, и мы то говорили, то сидели молча, изредка переглядываясь с улыбкой.