Таинственный ключ и другие мистические истории - Олкотт Луиза Мэй

– Как вы могли? Почему задержались у дядюшки? Я весь извелся! – начал Ковентри укоряющим тоном, хватая Джин за руку и наклоняясь к ней с целью вглядеться в ее лицо, затененное полями шляпки. – Пойдемте в грот; мне предстоит сказать столь многое, и столь многое услышать, и столь многим насладиться…

– Я слишком утомлена. Позвольте мне пройти в свою комнату, я хочу лечь спать. Поговорим завтра. В саду сыро и зябко, и от всех волнений у меня разболелась голова.

Джин говорила с нотками досады, и Ковентри, вообразив, что она обижена из-за того, что он не зашел за ней в Холл, поспешил объясниться.

– Моя маленькая, моя бедная Джин, вам и впрямь необходим отдых, – начал он проникновенно. – Мы никак не поделим вас между собой, и вы это сносите без жалоб. Конечно, вы устали. Я должен был зайти за вами в Холл, но Люсия задержала меня, а когда я спохватился, оказалось, что у вас уже есть провожатый – старик-дядюшка собственной персоной. Учтите, я стану ревновать вас к нему, раз он проявляет такое рвение. А сейчас, прежде, чем мы расстанемся до утра, скажите мне только одно слово – да или нет? Я теперь свободен как ветер; я имею право говорить. Вы любите меня? Это я – тот счастливец, что покорил ваше сердце? Я дерзаю так думать; я дерзаю верить, что ваше выразительное лицо выдало вас; я дерзаю надеяться, что одержал победу там, где проиграли незадачливый Нед и неистовый Сидней.

– Прежде чем я вам отвечу, расскажите, как прошло объяснение с Люсией. Я имею право знать, – возразила Джин.

Ковентри замялся. Жалость и раскаяние взялись терзать его сердце, едва он вспомнил о несчастье бедняжки Люсии. А Джин настаивала: ей непременно хотелось услышать, как была унижена ее соперница. Молодой человек все молчал. Джин нахмурилась, затем вдруг подняла к нему лицо, озаренное нежнейшей улыбкой, а руку положила ему на предплечье, и взмолилась, выделив его имя единственно правильным способом – то есть произнеся его полуробко-полувосторженно:

– Прошу вас, расскажите, Джеральд!

Он не выдержал совокупности взгляда, прикосновения и интонации, взял ее маленькую руку и заговорил быстро, словно желая поскорее разделаться с неприятной обязанностью:

– Я сказал ей, что не люблю ее и не смогу полюбить; что до сих пор подчинялся желанию моей матушки и некоторое время чувствовал себя негласно связанным с нею, хотя мы никогда не говорили ни о какой любви. Но теперь, сказал я, мне нужна свобода, и я сожалею, что эта потребность в свободе не является обоюдной.

– А что вам ответила Люсия? Как она перенесла разрыв? – не унималась Джин, женским сердцем понимая, насколько сильно Люсию уязвила подобная отповедь.

– Бедная девушка! Гордость не подвела ее. Люсия заявила, что я не связан никакими клятвами, полностью освободила меня от обязательств, которые, как она по наивности думала, я дал ей своим поведением, и пообещала молиться, чтобы мне встретилась женщина, которая полюбит меня так же искренне и нежно, как любила она сама. О Джин, я чувствовал себя злодеем! Впрочем, я и вправду не давал ей обещаний и никогда не любил ее по-настоящему.

– Она сказала что-нибудь обо мне?

– Да.

– Что именно?

– Вам непременно нужно это услышать?

– Да, передайте все слово в слово. Она ненавидит меня. Я это знаю и прощаю ей, ведь я сама возненавидела бы всякую женщину, которую полюбили бы вы.

– Неужели вы ревнуете, дорогая моя?

– Вас, Джеральд? – Джин устремила на него глаза – в них горел огонь, который Ковентри перепутал с любовным пылом.

– Я уже ваш раб. Как вам удалось сотворить со мной такое? Никогда прежде я не покорялся женщине. Вы, наверное, колдунья, Джин. О Шотландии ходят слухи, что это страна сверхъестественных существ; они принимают соблазнительные обличья, чтобы дурачить бедные души, нетвердые в вере. Вы принадлежите к этому племени, не так ли, Джин? Вы – прекрасный морок?

– Прекрасный морок? Вы мне льстите, – рассмеялась Джин. – Я – ведьма. Однажды я сброшу покровы, и перед вами предстанет уродливая, дурная старуха. Тогда – бойтесь меня! Я вас предупредила. Теперь можете любить меня на свой страх и риск.

Ковентри умолк, его взгляд стал напряженным, ибо такое признание отнюдь не сулило счастья. И тотчас что-то вспыхнуло в сердце молодого человека. Приятное возбуждение призвало каким-нибудь диким поступком перечеркнуть прошлое и ринуться в новые ощущения, которыми дразнила его страсть к Джин Мьюр. Сама Джин смотрела на Ковентри печально и почти сострадательно. Впрочем, это длилось всего мгновение. Затем странная улыбка возникла на ее губах, тон стал злобно-насмешливым, ибо под язвительностью таилась горечь печальной правды. Ковентри опешил; невольно он перевел взгляд с таинственного лица Джин на слабо освещенное окно, зная, что за портьерой притаилась Люсия – и молится всем своим израненным сердцем о его благе, как могут молиться только любящие женщины за тех, чьи грехи наперед прощены во имя любви. У Джеральда заныло сердце; охваченный раскаянием, он снова обратил глаза на Джин. Она все видела и негодовала, но вдруг поймала себя на чувстве облегчения, ибо теперь, когда ее собственное благополучие было почти гарантировано, Джин не желала вносить разногласия в семью, а напротив, хотела исправить уже содеянное ею и быть в ладу со всем миром. С этим намерением Джин вздохнула, направила шаги к дому и произнесла спокойно и холодно:

– Так вы передадите мне слова Люсии, прежде чем я отвечу вам, мистер Ковентри?

– Слова Люсии? Пожалуйста, если вам угодно. «Бойся мисс Мьюр. С самого начала мы инстинктивно не доверяли ей, хотя еще не имели на то причин. Чутье дано нам не просто так, и моя инстинктивная неприязнь пребывает неизменной, ведь мисс Мьюр не старалась очаровать меня. Я удивляюсь ее искусству; я чувствую его действие, хоть и не могу ни объяснить его механизмы, ни явить доказательства – если только доказательствами не считаются события, которыми она дирижирует. В счастливую семью она внесла печаль и разлад. Мы все изменились, и это ее рук дело. Мне она не сможет причинить еще больших страданий, но тебя уничтожит, если ты ей позволишь. Берегись ее, не то горько раскаешься в своей безрассудной, слепой страсти!»

– И что вы ей на это сказали? – спросила Джин, едва Ковентри с трудом и неохотой произнес последнюю фразу.

– Я сказал, что люблю вас вопреки своей воле, что женюсь на вас, несмотря на сопротивление семьи. А теперь, Джин, я жду вашего ответа.

– Мне нужно три дня на обдумывание. Доброй ночи.

Она проскользнула мимо и исчезла в дверях, а Ковентри остался. Полночи он бродил по саду, терзаемый раскаянием, неопределенностью и прежним недоверием, которое всегда возвращалось, если Джин не было рядом, чтобы рассеять его силой своих чар.

Глава VIII

В подвешенном состоянии

Весь следующий день Джин места себе не находила. С каждым часом приближалась желанная развязка – или полное поражение, ибо даже самые продуманные планы зачастую расстраиваются из-за непредвиденных случайностей. Джин жаждала увериться, что сэр Джон уехал, однако обычной беготни слуг между двумя домами не было, и не подворачивался предлог, чтобы отправить кого-нибудь на разведку. Идти лично она не рисковала – это вызвало бы подозрения, ведь обыкновенно Джин ходила в Холл по вечерам. Но даже решись она на такое, она просто не выбрала бы свободной минуты, ибо миссис Ковентри пребывала в ипохондрии, и никто, кроме мисс Мьюр, не умел развлечь ее; Люсии нездоровилось, и ее обязанности легли на мисс Мьюр, а Беллу постиг приступ рвения к наукам, и ей требовалась помощь. Ковентри несколько часов слонялся по дому, но Джин не посмела отправить его в Холл – по некоторым признакам он мог догадаться о случившемся. В конце концов, не дождавшись, когда освободится Джин, Ковентри верхом отправился по своим хозяйским делам, и Джин не знала, как ей дотянуть до вечера. Наконец вечер наступил. Джин стала одеваться к ужину. Волнение одолжило румянца ее лицу, блеска глазам. Помня, что сегодня станет супругой сэра Джона, Джин надела простое белое платье и украсила белыми розами лиф и прическу. Она часто носила цветы на груди и в волосах и вовсе не желала, чтобы сегодня ее вид наводил на определенные мысли, но едва она вступила в гостиную, как Белла воскликнула: