Майкл Смит - И разверзнутся хляби небесные
Перед дверью в туалет я остановился. Похоже, парень в серой куртке и его раненый товарищ все еще находились там. Клозет в «Дикобразе» не слишком большой, и мне придется оказаться с ними рядом. «А пошли бы они», — подумал я и распахнул дверь. Нельзя же осторожничать до бесконечности. После хорошей драки обычно наступает время грубоватого юмора и чувства мужского братства. Достаточно кивнуть и пробурчать что-нибудь, чтобы сойти за одного из участников драки.
Но притворяться мне не пришлось, потому что туалет был пуст. Я воспользовался одним из писсуаров и повернулся к умывальнику, чтобы вымыть руки. На фаянсе виднелись следы крови: я тогда еще подумал, что из разбитого носа.
Потом я заметил капли крови на полу, и вели они в сторону кабинки. Дверь была прикрыта, но неплотно, что показалось мне странным. Там явно никого не было, а люди обычно не закрывают за собой дверь, выходя из кабинки туалета. Сам не зная зачем, я одним пальцем толкнул дверь.
Она приоткрылась чуть пошире, и я едва не вскрикнул, но взял себя в руки. Когда дверь распахнулась, я в ужасе уставился в кабинку.
Стены были до самого потолка вымазаны кровью, словно кто-то толстой кистью наскоро нанес на них темно-красную краску. Возле унитаза валялись куски растерзанной плоти, а сам унитаз был полон запекшейся крови, поверх которой плавали какие-то белесые ошметки.
Мой разум отказывался воспринимать увиденное, и я просто не понял, что там могло случиться, пока не заметил на полу под растерзанными останками большую металлическую серьгу.
Я стремительно покинул туалет. В пабе все еще было жарко и шумно и к моему месту просто невозможно было пробраться. Я внезапно вспомнил, что можно выйти через боковую дверь. Я мог обогнуть паб и вернуться через центральный вход. А мог просто сбежать. Но бежать не следовало. Мне надо было забрать свою книгу, пока народ не начал интересоваться, почему она все еще там лежит.
Снаружи было прохладно. Я торопливо пошел вдоль стены. Пройдя пару метров, я остановился, заметив какое-то движение на другой стороне улицы.
Там был тот самый пес. Он сидел неподвижно, и только теперь я разглядел, какой он громадный. Он был гораздо крупнее обычной собаки. И он уставился прямо на меня ничего не выражающими светлыми глазами.
Какое-то время мы смотрели друг на друга. Я замер, уповая только на то, что пес будет сидеть спокойно. Я хотел пробраться вдоль стены до того места, где начинались окна и где меня могли увидеть люди, но не решился. А вдруг он бросится на меня, как только я двинусь вперед?
Он не бросился. Не спуская с меня глаз, пес поднялся и медленно побрел прочь по улице, туда, где не работали фонари. Я следил за ним, все еще не веря своим глазам. На самом углу он повернулся и снова взглянул на меня, а затем исчез.
Я вернулся в паб, схватил свою книжку и отправился домой. Я никому не рассказал о том, что видел в туалете. Они и так скоро сами все обнаружат. Торопливо покидая паб, я слышал, как один из парней за столом спрашивал, куда это подевался Пит. Я не собирался сообщать ему, тем более показывать, куда он подевался. Меня больше волновала собственная безопасность.
Я видел все своими глазами. Я смотрел туда и видел то, что видел. Я видел серьгу на полу туалета, все еще вдетую в остатки того, что когда-то называлось человеческим ухом. Я видел, что человека в серой куртке не было в пабе, когда я уходил, и никто о нем не спрашивал. Я видел, какой озадаченный взгляд бросил на него один из парней, словно пытаясь сообразить, откуда он его знает. И я запомнил взгляд этого пса, и в нем было предостережение.
Я ни слова никому не сказал, но не знаю, поможет ли это. Я стал невольным свидетелем. Я не напрашивался на неприятности. Но я хорошо знаю, что это не имеет значения. Однажды разверзнутся хляби небесные, и я окажусь на их пути.
С тех пор прошел почти месяц, и я ни разу не заходил в «Дикобраз». В основном я сидел дома, наблюдая за дорогой. А последние дня два я начал беспокоиться, потому что кошек в округе явно поубавилось, а по ночам слышались странные шорохи за окном. Может, это не имеет значения. Может, не имеет значения и то, что луна прибывает на глазах и ночи бледнеют. Все это может не иметь никакого значения.
Но это беспокоит меня. Это очень меня беспокоит.
