Сергей Юрьев - В мире, которого нет
– Кушать подано.
Голос за спиной прозвучал вполне буднично, но заставил вздрогнуть от неожиданности и едва не свалиться с крыльца в росистую траву. В тёмном дверном проёме стоял ливрейный лакей и как будто ожидал дальнейших распоряжений. Антон зажмурился, надеясь, что неожиданное видение сгинет, и оно сгинуло. Зато из глубины дома потянуло запахом свежесваренного кофе, только что поджаренных гренок и плавленого сыра.
– Алёна! – Он рванулся вовнутрь, споткнулся о брошенную на самом проходе гантель и, едва удержав равновесие, ввалился в комнату.
Низкорослый резной столик, столовый прибор из настоящего древнего китайского фарфора – всё это ещё вчера пылилось в одной из многочисленных кладовок, а сейчас напоминало старательно выстроенный натюрморт «Завтрак для двоих». Как будто некий живописец построил композицию и вышел на минутку, но вот-вот возьмется за кисть, чтобы перенести на полотно это великолепие.
Но кофе, похоже, настоящий… И гренки с сыром. И Алёнка сладко потягивается, принюхиваясь и улыбаясь…
– Это уже завтрак, или я ещё сплю? – спросила она, не открывая глаз.
– Не знаю, милая. – Антон поднялся с четверенек. – Давай пока думать, что спишь. А там видно будет…
Глава 3
– Я уж не знаю, отчего ты сходишь с ума, а я от любопытства!
Антон рассказал ей всё – и о явившемся странным образом послании прадеда, и о ночном госте, и о лакее-призраке. Уж очень не хотелось оставаться наедине с собственными страхами и сомнениями… Возможно, правильнее было просто собрать вещички и быстренько уехать. А потом действительно продать дом – только не тому сумасшедшему (сколько бы ни предлагал). Но теперь, когда солнце стояло высоко в пронзительно-синем небе, когда внизу под косогором волны прибоя умиротворенно набегают на песок, когда мир кажется таким привычным и родным… Теперь и подумать невозможно о том, чтобы сбежать, даже не попытавшись проникнуть в тайну, которую прадед завещал именно ему… Да и Алёнка отсюда точно ни ногой, пока не перезнакомится со всеми призраками, духами, фантомами, или как их там…
– И, между прочим, не так уж всё и страшно. Я тут недавно книжку одну читала, там так и написано: мы видим и ощущаем лишь крохотную часть даже собственной жизни – не говоря уж о жизни вообще. Мне интересно, что тут дальше будет. Интересно – и всё! И давай прямо сейчас, пока светло, пойдем и ту дверь поищем… – Алёнка трещала без умолку, но чувствовалось, что бодрости духа у неё сейчас несколько меньше, чем она старается показать. Пока говоришь, думать некогда – и от этого легче… – Прадед же тебе написал, что ты знаешь, где она! Правда знаешь? И он-то тебе точно навредить не хочет! Ты же сам рассказывал, что он тебе роднее всех родных был. И пусть тот мерзкий старикашка не угрожает. Ему самому страшно, вот он и хочет, чтобы все вместе с ним боялись…
– Ну, не такой уж и мерзкий. Нормальный… – Антон обвел взглядом комнату и обнаружил, что скомканный лист бумаги, который едва не стал путеводным клубком, по-прежнему лежит на лестничной ступеньке.
– А он тебе не угрожал?
– Кто?
– Кто-кто?! – передразнила его Алёнка. – Тот, который деньги предлагал…
– Про каких-то серьёзных людей говорил, а так – не угрожал.
– Мёртвые – не страшные совсем. Живых надо опасаться. Он-то точно не отстанет.
– Отстанет, – пообещал Антон, направляясь к бумажному катышу. – Ещё как отстанет. Он, когда лакея увидел, чуть в штаны не наделал… – Он развернул лист, надеясь найти там какую-нибудь подсказку, но все надписи куда-то исчезли без следа – даже та, что была сначала. – Я поднимусь, а ты пока здесь посиди…
– Ни за что! – по слогам и твердо ответила она. – Или вместе, или никак.
Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Даже раскатившиеся по полу зеленые яблоки лежали нетронутые. «Ѳ. IОХИМ» стоял всё так же незыблемо на своей опоре, только крышки на объективе не было, и казалось, будто он с укоризной смотрит на вошедших.
– С чего начнём? – Вопрос был скорее риторический, но Алёнка будто ждала его.
– Свет выключи. Призраки темноту любят. Им при свете никак нельзя…
– Давай. Только ты присядь куда-нибудь, пока глаза к темноте не привыкнут.
Она послушно забралась в просторное кресло, стоявшее справа от входа, и свернулась в клубок, положив голову на подлокотник – как будто собралась смотреть телевизор, что-то длинное, но страшно увлекательное.
Антон щёлкнул выключателем, лампочка погасла, но темнота почему-то не наступила. Окружающие предметы сначала затянуло густой красноватой дымкой, а потом они начали медленно и плавно менять очертания. Колбы и реторты на полках превратились в хрустальные вазы, дощатый пол сменили начищенные до блеска мраморные плиты, стены раздвинулись, и со всех сторон выстроилась стройная колоннада.
Так сразу и так просто? Всё вокруг взяло и изменилось само собой. Никаких тебе заклинаний, гексограмм и прочей эзотерики…
– Милости просим, дражайший Антон Борисович! – Посреди зала рядом с «Ѳ. IОХИМ»-ом стоял давешний лакей. – Вас ждут-с…
– Кто? – Антон слегка опешил.
– А вот этого, сударь, нам неведомо. Мне иного дела нет, кроме как с почтением препроводить…
Антон оглянулся и обнаружил, что позади нет ни кресла, ни Алёны, и ему стало невыносимо стыдно, что на какую-то долю мгновения он забыл о ней.
– Я не один… – Он метнулся было к двери, но дверь тоже исчезла.
– Об Алёне Игоревне не извольте беспокоиться.
– Нет. Без неё я никуда…
Но говорить уже было не с кем. Лакей куда-то исчез. Только «Ѳ. IОХИМ» продолжал одиноко стоять посреди огромного зала, и Антону даже показалось, что тот даже издевательски подмигнул своим стеклянным глазом. Последняя знакомая вещь… Последний ориентир. Если он впереди, значит, кресло, где пристроилась Алёнка, – сзади. Железная логика… Впрочем, не время и не место доверять логике. Здесь всё наоборот, всё шиворот-навыворот: хочешь вернуться назад – иди прямо, шёл в комнату – попал в другую. Классика! Не пей – козлёночком станешь. Вино скотинит и зверит человека!
Он поймал себя на том, что с криком «Ура!» несётся к фотоаппарату, к этому антикварному ящику, чтобы вцепиться в него, в последний предмет из реального мира, но и тот исчез – вместе с залом, мраморным полом и колоннадой. Теперь впереди в бесконечность тянулся узкий коридор, серый, мрачный, освещенный редкими, едва теплящимися лампочками – со множеством дверей, как в захудалой гостинице или общаге.
Путь преграждал массивный письменный стол, за которым сидел всё тот же лакей, но уже не в ливрее, а в черном френче с голубыми петлицами без знаков различия. Он что-то писал перьевой ручкой, едва не высунув язык от усердия.
