Лиля Калаус - Фонд последней надежды
— Манда Пулитцер премия барымтач?
Олег офигел.
В ту же секунду директорская дверь скрипнула, купидон выпорхнул в приёмную, захлопотал вокруг старухи, разгоняя руками дым и ласково журя посетительницу. Олег встряхнулся и решительно вошёл в кабинет директора.
Одутловатый дядька в «тройке», в полосатой «бабочке», подпирающей третий подбородок, приподнялся в кресле и, сложив ручки домиком, дружелюбно потряс ими над гигантской чашкой с алым сердцем по борту, стоявшей перед ним на столе.
— Велком, велком! Милости просим! Дурды жабанай! Хау, как говорится, дую ду… Айм, как говорится, вери глед… Сиддаун, плиз. Ти, кофи?
— Сенкью вери мач, — машинально ответил Олег и чуть было не уселся мимо стула.
— Ван минут. Артёмчик, турмаша, чайку нашему гостю, — пропел директор куда-то в сторону. Почти мгновенно в кабинет впёрся зарумянившийся Артём с гигантским жостовским подносом, заваленным печеньем и конфетами.
— Ты позови Корнелию, дружок, — шепнул директор Артему и вновь повернулся к Олегу, — Хау хэв ричед?
— А? — Олег обжёгся чаем, — Э-э-э… То есть, вери вел.
— Ыт ыз найс.
Помолчали.
Директор перелистал блокнот, с запинкой выговорил:
— Ауа организейшен из, как говорится, глэд ту велкам ю, диар миста Коршунофф.
Олег отставил чашку и внимательно всмотрелся в бегающие очи директора Фонд «Ласт Хоуп».
— My Uncle based life’s regulation, — со вкусом произнёс он и пожал плечами, как бы говоря: «Вы же понимаете». Собеседник озабоченно покивал. — On high ideals, when he fell ill — His bearing forced our admiration…
— …И лучше выдумать не мог, — пропело чьё-то богатое контральто у него за спиной.
Кабинет пересекала эффектная брюнетка лет тридцати. Глубоко декольтированный деловой костюм, умело наложенная косметика. Высокая, почти одного роста с ним, узкая, гибкая, как анаконда. И взгляд цепенящий.
— Корнелия-хынум, — с явным облегчением произнёс директор. — Давай скорее, вилкам, вилкам ту тэйбл.
Корнелия грациозно присела на краешек стула.
— Ыт ыз… Ыт ыз… — директор снова полез в блокнот.
— Вы знаете, Балтабай-ага, — иронически молвила она, — у меня такое чувство, что наш гость, похоже, знает русский. Ведь так, Олег Юрьевич?
Олег глупо кивнул.
— Судя по резюме, — продолжала она, оскалив в улыбке чуть выдающиеся клычки, — Олег Юрьевич у нас вообще… Полиглот какой-то. Где только не работал. Да, Олег Юрьевич?
— Йес. То есть, я могу — по-русски.
«Да что это со мной сегодня! Туплю, — подумал Олег, — Но бабы тут действительно… Выдающиеся. Правду Рипли болтал».
— Меня зовут Корнелия Борисовна Тёмкина. Я — зам Балтабая Модадыровича по оргвопросам. Ваш, — она вдруг облизнулась, — непосредственный босс.
— А обо мне вы, кажется, всё уже знаете, — сейчас же ввернул Олег.
Корнелии банальность пришлась по вкусу:
— Работаем, Олег Юрьевич, работаем.
— Ну, вот и славно, как говорится, — подытожил директор и с облегчением содрал колючую «бабочку». — Конечно, это не совсем по правилам… Мы ведь тут хорошо понимаем, что у нас тут международная организация. Разумеется, вся документация у нас тут на английском, и сотрудники у нас регулярно посещают тут курсы, и мы, знаете, даже зарплату снижаем, если они у нас тут тесты не сдают…
«Интересно, сам-то ты хоть один тест сдал?», — злобно подумал Олег.
— Мы вас так ждали, так ждали, как говорится, дорогой вы наш человек! Сам мистер Вертолетти звонил, как говорится… Такая честь, такая честь!
Олег решил перейти к делу:
— Э-э-э, Алабай Мойдодырович, мне кажется…
Корнелия засмеялась, развёртывая «Мишку на севере». Директор обиженно смолк.
Рядом с Олегом соткался из воздуха Артём и ловко подсунул ему визитную карточку.
— Извините, ради бога, Балтабай Модадырович. Я хотел сказать, что я очень рад нашему знакомству. И готов приступить к работе с завтрашнего дня.
— Штурманга, — неприязненно сказал Мойдодыр и отвернулся, вперив взор в настенную коллекцию ржавых сабель и дорогих спиннингов. — Корнелия-хынум, проводите гостя. Покажите Фонд, познакомьте, как говорится, с должностными обязанностями. Завтра милости просим на стафф-митинг.
Когда Олег прощался, он заметил за директорским креслом несколько повёрнутых затылками гипсовых бюстов — то ли основоположников марксизма-ленинизма, то ли бывших директоров Фонда «Ласт Хоуп».
Глава 3. ЖЖ. Записки записного краеведа. 12 декабря
«…Я испытал острое желание путешествовать. Годы, десятилетия прожив на вечном приколе в порту приписки, я, наконец своими глазами увидел многое из того, о чём раньше только читал. Полуденный жар пиратских островов… Толчея Брайтон Бич… Средневековый шик Тауэра… Тенистые заводи Луары… Плесень, ползущая по каменным лицам индийских многоруких идолов… Каменная кладка Запретного города…
Но я не просто глазел на великолепие мира. Каждое впечатление я скрупулёзно заносил в свой блог, классифицировал, находил ему единственно верное место в своей коллекции, внимательно отслеживая паутинки связей и прихотливые маршруты мыслей. Я не ленился расспрашивать старожилов, нырять за информацией в библиотеки, изучать путеводители, делать фотографии… В один прекрасный день дети придумали название моему занятию. „Понимаете, — говорили они знакомым, — папа увлекся краеведением. Пусть поездит, попутешествует, главное, что мы в состоянии оплатить его милые чудачества!“
Так я и стал записным краеведом…
Где я только ни побывал! Оговорюсь: некоторые путевые этюды получились весьма посредственными, когда впечатления мои не выходили за границы общеизвестного культурного слоя. Иные же, скажу без ложной скромности, вполне могли бы стать украшением какого-нибудь многоцветного издания наподобие „Вокруг света“. Да… Например, невероятно смешной очерк „Два-Куба“. Или лиричная, на пуантах, зарисовка „Бермудский треугольник forever“…
Но сюда, в родной Зоркий, как-то не тянуло. Что-то суеверное было в этом нежелании обернуться, подобно жене Лота, на родные пенаты. И вскоре мне стало казаться, что нежелание это… Скорее, даже страх, да, страх перед прошлым стал превращаться в манию. И тогда я решил дать ему бой. Собрал вещи. Несколько часов перелёта — и вот я уже дышу декабрьским смогом города-миллионника, запертого в каменной чаше гор вместе с полчищами машин, выхлопными газами и мрачными испарениями фабрик и заводов. Ужас эколога.
Встреча с прошлым оказалась вовсе не…»
Свекровь доела кашу, высунула язык и придурковато затрясла головой. Ася убрала тарелку, вытерла старушке подбородок.
