Джозеф Ле Фаню - Кармилла
Я поняла, что должно вот-вот произойти. Я закрыла глаза и отвернулась. В тот же миг гувернантки громко вскрикнули.
Я приоткрыла глаза: вокруг царило ужасное смятение. Две лошади лежали на земле, карета опрокинулась, и два колеса вращались в воздухе. Слуги торопливо выпрягали лошадей. Возле кареты стояла дама весьма величественного вида. Она заламывала руки и то и дело прижимала к глазам носовой платок. Через дверь экипажа вынесли молодую девушку; она не проявляла признаков жизни. Мой добрый отец со шляпой в руке уже стоял возле старшей дамы, очевидно, предлагая ей помощь. Дама, казалось, не слышала его. Она не сводила глаз с худощавой девушки, которую усадили на скамью.
Я подошла ближе. Девушка, по-видимому, была в обмороке, но, несомненно, жива. Отец, гордившийся своими познаниями в медицине, взял девушку за руку и заверил даму, представившуюся ее матерью, что пульс ее, неравномерный и довольно вялый, все же хорошо различим. Дама пожала ему руку и благодарно воздела глаза. Манеры у нее были театральными; это свойственно многим людям, считающим, видимо, такое поведение естественным.
Она, как говорится, неплохо сохранилась для своего возраста и, похоже, в молодости была даже красива: высокая, но не худая, в черном бархатном платье, она побледнела от волнения, но держалась величаво и уверенно.
— Способен ли человек выдержать все несчастья, обрушившиеся на меня? — вопрошала она, заламывая руки. — Я совершаю поездку по делу необычайной важности, и от задержки всего на час может зависеть жизнь или смерть. Мое дитя еще Бог знает сколько времени не сможет оправиться от потрясения и продолжать путешествие. Я вынуждена ее покинуть; клянусь, обстоятельства не позволяют мне задержаться надолго. Скажите, сэр, далеко ли до ближайшей деревни? Мне придется оставить мою дочь там; я не увижу ее и даже не получу о ней весточки еще три месяца, до самого моего возвращения. О, горе!
Я потянула отца за полу сюртука и горячо зашептала ему на ухо:
— О, папа, прошу тебя, пригласи девушку остаться у нас, это было бы так чудесно. Пригласи, пожалуйста.
— Мадам, вы окажете нам честь, если доверите свое дитя заботам моей дочери и ее гувернантки, мадам Перродон, и позволите ей до вашего возвращения быть гостьей в нашем замке. Мы будем ухаживать за ней со всей самоотверженностью и относиться с почетом, какого заслуживает столь знатная леди.
— Я не могу, сэр, злоупотреблять вашей добротой и галантностью, — в замешательстве ответила дама.
— Напротив, мадам, вы окажете нам большую услугу, и мы будем вам премного обязаны. Моя дочь только что получила известие о том, что визит, которого она с нетерпением ожидала, не состоится, и очень расстроена. Если вы доверите юную леди нашему попечению, вы весьма ее утешите. До ближайшей деревни довольно далеко, и там нет гостиницы, в которой вы могли бы оставить дочь. К тому же ей, как вы видите, опасно продолжать путь. Если вы действительно не можете задержаться, оставьте ее у нас, и, уверяю вас, нигде ваша дочь не встретит столь нежной и почтительной заботы.
Дама держалась с большим достоинством и даже внушительно; роскошное убранство ее экипажа и изысканность манер давали понять, что их обладательница занимает высокое положение в обществе.
К этому времени слуги уже починили карету, успокоили и снова запрягли лошадей.
Высокородная дама окинула дочь взглядом, исполненным, как мне показалось, далеко не столь горячей любви, как можно было ожидать. Она поманила отца рукой и отошла с ним на пару шагов в сторону. Взгляд ее помрачнел, лицо стало суровым и замкнутым. Остановившись там, где я не могла их слышать, она сказала отцу несколько слов.
Мне показалось странным, что отец, видимо, не заметил произошедшей с ней перемены. К тому же мне очень захотелось узнать, о чем она так горячо и торопливо шептала ему чуть ли не на ухо.
Они беседовали две или три минуты, затем дама подошла к дочери, лежавшей на скамейке в объятиях мадам Перродон, опустилась на колени и прошептала ей, как показалось мадам, короткое наставление, затем торопливо поцеловала, села в карету и захлопнула дверь. Лакеи в парадных ливреях заняли свои места на запятках, форейторы вскочили на лошадей, кучер взмахнул кнутом, лошади галопом рванулись вперед, и процессия, завершаемая двумя всадниками, вскоре исчезла из виду.
Глава 3. Мы обмениваемся впечатлениями
Мы проводили кортеж глазами. Карета скрылась в лесном тумане, вскоре стих топот копыт и стук колес.
Над лесом снова воцарилась тишина. Ничто не напоминало о случившемся, за исключением юной леди, которая как раз в тот миг открыла глаза. Я не видела ее лица, но заметила, что она подняла голову, растерянно озираясь, и жалобно спросила:
— А где мама?
Наша добрая мадам Перродон ласковым голосом рассказала ей о том, что произошло, и поспешила уверить, что все будет в порядке.
— Где я? Что это за место? — растерянно спрашивала девушка. Затем добавила: — И где экипаж? Где Матска?
Мадам, как могла, ответила на все ее вопросы. Постепенно бедная девушка вспомнила о несчастном случае и была рада узнать, что никто из пассажиров и слуг не пострадал; услышав, что мама оставила ее здесь и вернется только через три месяца, она заплакала.
Я хотела подойти, но мадемуазель де Лафонтен положила руку мне на плечо:
— Подожди, дитя мое, сейчас она не в силах разговаривать более чем с одним человеком сразу; даже такое легкое волнение для нее чрезмерно. Пусть ее успокоит мадам Перродон.
Как только ее уложат в постель, решила я, поднимусь к ней и познакомлюсь.
Тем временем отец послал верхового слугу за доктором, жившим в двух лигах от нас. К прибытию юной леди подготовили спальню.
Незнакомка поднялась и, опираясь на руку мадам Перродон, медленно перешла через подвесной мост и вступила в ворота замка.
Служанки, ожидавшие в парадной, проводили ее в спальню. Комната, служившая нам гостиной, выходила четырьмя окнами на ров и подвесной мост. Вдали виднелся лесной пейзаж, который я уже описывала.
Гостиная была обставлена старинной мебелью резного дуба, с большими шкафами и креслами, обтянутыми красным утрехтским бархатом. Стены были украшены гобеленами, вставленными в большие золоченые рамы. Фигуры на гобеленах изображались в полный рост. Герои в причудливых старинных костюмах охотились с собаками, с ястребами, веселились на праздниках. Гостиная не выглядела чересчур торжественно и потому была необыкновенно уютна; здесь мы обычно пили чай, так как отец из патриотических чувств настаивал, чтобы наш национальный напиток, наряду с шоколадом и кофе, регулярно появлялся на столе.
