Анджей Ваевский - Сноходец
— А ты босиком ходи, пусть ноги от земли силу берут, оно всяко полезно, — говаривала Акулина Фоминична Яринке, и внучка слушалась. Она всегда слушалась бабушку, потому что та всегда говорила что-то правильное, такое, что хотелось делать. Хотелось бегать босиком и ловить солнце ладонями, и пить парное молоко с ломтем свежего, еще теплого домашнего хлеба. Хотелось есть этот густой, сытный, невероятно вкусный борщ и лазать с баночкой на шее на высоченную черешню. И выдирать сорняки в огороде, и ловить рыбу, и бегать по лесу, придумывая сказки и строя домики из веточек.
Несмотря на изначально слабый и болезненный организм, к шести годам Яринка стала очень живым и вполне здоровым ребенком, который забыл даже про врожденный порок сердца. Не беспокоило оно, сердце, когда вокруг такая красота и тишина. Если бы этой девочке дали свободу выбирать, то она навсегда осталась бы в этой лесной сказке, приправленной пряным запахом травяных отваров, которые бабушка почему-то называла чаем.
Может ли быть что-то сильнее детской обиды, когда лишили сказки? Яринку лишили.
— Не поеду, — непримиримый взгляд исподлобья.
— Мать не слушаешь? — первая оплеуха сорвалась с руки Маши, окрасив щеку дочери в багровый.
— Кто бьет, тот и мать? — неслышно проворчала не по возрасту шустрая девочка и, резко развернувшись, побежала. Искали ее сутки, звали. Она не откликалась, прячась за деревьями в родном лесу, который знала до последней веточки. Наступившие сумерки вынудили Яринку пробраться тихонько на сеновал. Она не уходила из дому, но и не показывалась на глаза родителям. Бабушка молчала, безмолвно упрекая дочь за то, что та посмела ударить ребенка. Если бы старая женщина знала, что это были только первые побои, то ни за что не отдала бы свою Яринку, взяв на себя ее воспитание полностью. Но она не знала, не могла даже предположить, что ее дочь, ее кровинушка — жестокая властная женщина, не терпящая неповиновения. В своей семье Мария установила абсолютный тоталитаризм, и как с этим мирился Володька — неизвестно. Говорил, что любит. И, наверное, любил все же безумно.
— Яринка, я знаю, ты здесь и слышишь меня. Выходи, так нельзя, — тихий голос бабушки подействовал стократ лучше, чем крики и угрозы.
— Ах, ты ж! — Мария снова замахнулась на ребенка, едва девочка зашла в дом.
— Не смей, — привычно тихо произнесла Акулина Фоминична, и ее дочь вжала голову в плечи так, словно ее ударили.
Возвращаться в Снежное было грустно. Оставалась еще надежда, что скоро в школу, а туда Яринка хотела пойти, хотела так сильно, как и все дети. По крайней мере, в то время они, дети, все еще стремились учиться. Ее не взяли. Не хватило двух месяцев до семилетнего возраста, а тогда с этим было строго. Ребенок остался в одиночестве, высиживая долгие часы на подоконнике в ожидании, когда Сашка придет с учебы. С братом отношения заладились как-то сразу, а вот с сестрой Ларисой, старшей на четыре года, зародилось противостояние, которое впоследствии затянулось на всю жизнь. Как две капли воды похожая на мать внешне, старшая сестра унаследовала и характер Марии. И не могла терпеть мелкую приставучку, смотревшую едва ли не влюбленными глазами на красавицу-Лорочку. Яринка была презрительно обозвана малявкой и рыжей, хотя пшеничные кудряшки младшенькой лишь слегка подернулись медным оттенком.
— Не смотри на меня так! — рычала Лариса на мелкую, и та мгновенно зажмуривала свои огромные, на тот момент уже темно-зеленые, глаза. Лишь бы только сестра не ругалась.
— Почему она такая? — спрашивала Яринка тихонько у Сашки, пока никто не слышит.
— Какая? — пожимал непонимающе плечами второклассник-брат.
— Красивая… такая красивая и такая злюка, — обиженно шмыгала носом мелкая.
— Скажешь тоже, красивая. Вот ты у меня красивая, глазастик, — смеялся брат.
Тогда они не понимали, что раскол уже произошел. Что наступит день, и повзрослевшая Лариса станет едва ли не врагом собственным брату и сестре, которые до последнего будут держаться друг за друга.
Посмотрев пару месяцев на неприкаянного ребенка, шатающегося по дому, отец почесал в затылке и отвел девочку в балетный класс при заводском Дворце культуры. Яринка влюбилась в танцы с первого па. Не в сцену, не во внимание зрителей. Нет, она влюбилась в холодный металл "станка", в "пыточные" пуанты, во французские названия движений танца. Ее сердце трепетно замирало, стоило лишь услышать:
— Фуэте, гран батман, гран плие…
Весь мир девочки замкнулся на точеной фигурке балетмейстера, сконцентрировался на ровном тихом голосе. Яринка нашла для себя новую сказку, которая ей заменила утраченный лес и бабушку.
— Ну и зачем все это? Пусть лучше к школе готовится, — недовольно ворчала Мария, считая выходку мужа и увлечение дочери пустой тратой времени.
— Она и так готова, а книжки глотает — не напасешься, хорошо хоть со следующего года сама сможет ходить в библиотеку, — почти невинно улыбался Володька, радуясь блестящим глазам младшенькой. Несмотря на все ссоры, пересуды и домыслы, он знал, чувствовал, что это именно его дочь. И любил ее.
Год промелькнул незаметно. И снова было лето, и был бабушкин лес. И новый кусочек чуда, разделенный с братом на двоих. Ларису в этот год, как и во все последующие, отправили в пионерский лагерь, но младшенькие не сильно переживали на этот счет и не завидовали. Да и чему завидовать, если у них есть такая замечательная бабушка, и парное молоко с теплым хлебом, и целых два пруда, чтобы с рассвета и до сумерек ловить рыбу. А еще сад со всякими вкусностями: яблоками, абрикосами, грушами, черешнями, вишнями и сливами. Много ли нужно детям для счастья, когда им семь-девять лет? Они были счастливы.
Аз, буки, ве… веди меня
Первый раз в первый класс. Столько чувств, столько радостных эмоций, предвкушение чуда — все это рухнуло в бездну на второй же день.
— И что я здесь делаю? — спросила сама себя Яринка, внезапно осознав, что она не только почти на год старше всех из-за злополучных двух месяцев, но еще и знаниями ушла далеко вперед тех, с кем предстояло учиться.
— Кар-кар, — ответила белая ворона, слившись с девочкой, став ее незримой тенью. И видимым клеймом.
Уроки. Сорок пять минут страданий. Пятнадцать минут глотания строчек из книги, принесенной в ранце в школу уже на пятый день учебы. За пять минут нарисовать в "прописи" злополучные палочки, над которыми класс будет страдать весь урок, и считать галок за окном в ожидании звонка. И снова, и снова. Пока не прозвенит последний и, закинув ранец на плечи, можно бежать домой, заскочив по пути в библиотеку за новой порцией "еды".
