Андрей Дашков - Дракон
Его беззвучный «вопль» мог свести с ума. Заработал чудовищный проекционный аппарат, и кино немыслимых кошмаров закрутилось для одного-единственного зрителя…
Кен мгновенно «вернулся». Ему не надо было повторять дважды. Некоторые вещи слишком многозначительны. Он сразу же вспомнил недавний сон. Круг замкнулся: от невнятной тревоги к более чем понятному предостережению.
Он по-своему отблагодарил мертвецов. Его «общение» с ними было лишено какой-либо экзальтации. Он не обращал внимания на мистические бредни митов. Он никому не позволил бы сделать из себя дурака.
Но были странные игры, которые он устраивал сам для развития сверхспособностей. Например, возвращение в прошлое. Пусть ненадолго – только на секунду или две, – зато все чаще ему удавалось застать ЕЩЕ ЖИВОГО Локи. Или Роя. Или Лео. Или существ, чьих имен он не знал, но от которых он перенимал все, что помогало выжить ему самому.
Однажды он заглянул в тот мир, который существовал до войны. По сравнению с выхолощенными рассказами Лео разница была огромной. При этом Кен не похищал чужих воспоминаний и не грезил наяву, окруженный призрачным экипажем бомбардировщика. Нет, это было совсем другое…
В любом случае увиденное ошеломило его. Кратких мгновений хватило, чтобы ощутить свою непередаваемую отчужденность от миллионов «собратьев». Тогда он впервые почувствовал себя изгоем, пережил нечто совершенно новое: он понял, что можно быть изгнанным, изолированным, обреченным не только в пространстве, но и во времени. Будто некий безжалостный судья приговорил его к пожизненному прозябанию в одной-единственной камере, а между тем тюремный коридор тянулся сквозь столетия. Сквозь упадок и крах – к эпохе расцвета.
И Кен решил, что когда-нибудь хотя бы ПРОГУЛЯЕТСЯ по этому коридору. Еще лучше – совершит побег из тюрьмы. Окончательное освобождение – разве не единственная стоящая цель? Если только Программа не реализуется в его детях. В таком случае он, конечно, не будет становиться у них на пути.
И была еще абсолютно непознанная и простиравшаяся в бесконечность территория будущего. Вспышки видений порой доносили до него информацию ОТТУДА – как, например, тогда, когда он заранее узнал о приближении Локи или Мортимера, – однако все это были отрывочные кадры, которые не давали представления о сути происходящего и разрушали постепенно мутный кристалл детского восприятия. Молнии испепеляли душу ужасом, а озарения превращались в миражи…
Кен вовремя понял, что прежде всего он сам должен измениться. Он упорно работал над собой, продвигаясь вслепую, наугад, – в этом деле у него не было ни советчиков, ни учителей. Никто не проложил тропу и не обозначил хотя бы приблизительных ориентиров. Что касалось игр со временем, то тут молчали все: и реанимированные супера, и Тень супраментала Карлоса, принявшего ужасную смерть.
Кен интуитивно чувствовал, что получил в наследство опасную игрушку – опасную даже для самого обладателя. И от нее не избавишься; она стала продолжением его мозга. Неудивительно, что иногда он совершал ошибки. Это ввергало его в поистине кошмарные ситуации.
Например, как-то раз он попытался узнать, кем были его родители, но, преодолевая лакуну во времени размером в четыре года, он оказался в утробе матери. Естественно, он лишился сознания и потерял контроль. Вполне вероятно, что он там и остался бы – навеки бессознательный плод, запечатавший сам себя в живом гробу, – если бы чья-то Тень не выдернула его оттуда.
(Почему? Зачем? Он-то знал, что ничего не делается просто так.
Мысль о таинственном спасителе с тех пор не оставляла его надолго и служила сильнейшим раздражителем.)
Это было явное поражение. И урок. Он отступил, чтобы затем предпринять новую попытку. Так он и продвигался: два шага вперед, шаг назад. Иногда ему казалось, что он годами топчется на месте, загубив драгоценный дар, или ходит по кругу – а в центре круга находится нечто, к чему лучше вообще не прикасаться, если не хочешь потерять рассудок.
Но он подавлял в себе малейшие проявления малодушия. И экспериментировал снова и снова, пока дар не начинал казаться проклятием. Вполне возможно, что так оно и было. Однако для Кена не существовало ни «подарков», ни «проклятий». Смысл имела только Программа, которую он обязан был воплотить, чтобы не превратиться в жалкое подобие супера. В мита. В одну из бесполезных жертв, приносимых на бесцельном пути блуждавшей в потемках цивилизации.
4. Вторжение
Готовясь к обороне, миты действовали четко. Арбалетчики занимали позиции; другие тем временем забаррикадировали вход в Пещеру.
«Кен неплохо их выдрессировал, – цинично подумала Лили. – Не хуже, чем волков. Хотя почему ИХ? Он выдрессировал НАС. И будем честными до конца: только благодаря этой дрессировке мы выжили после всего, что натворил ублюдок Морти…»
Она сидела в каком-то ступоре, будто знала заранее, чем грозит появление нового «гостя». Выбор невелик: либо Кен успеет вернуться, либо им никто не поможет…
Внезапно она увидела, что явилось истинной причиной переполоха. Вой был только зловещим аккомпанементом. Перед тем как вход был закрыт, в Пещеру приковылял волк с оторванной лапой, истекавший кровью.
Лапа была не перекушена, а именно ОТОРВАНА. Небольшой спецэффект в стиле Мортимера, но даже у Отмеряющего Смерть не хватило бы физической силы для этого.
Митам было послано недвусмысленное сообщение. На Лили кровавое зрелище тоже подействовало отрезвляюще. Она очнулась, вскочила и сделала то, что велел делать Кен в случае опасности. Она быстро одела детей и увела их подальше от входа в укрытие. В глубине Пещеры была бетонная вентилируемая кишка. Прочная металлическая дверь. Надежный засов; запас воды и пищи на неделю. Правда, никто не задумывался всерьез, что будет после того, как эта неделя истечет…
Тут уже собирались другие мамаши со своими чадами. Она стояла среди этих людей, потевших от страха, и пыталась вспомнить, когда прервалась ее живая связь с ними, когда она стала чужой в родном жилище… Или это они первые оттолкнули ее? Еще бы: она была женщиной (демона, высшего существа) спасителя. И посмотрите-ка, кого она родила! Здоровые и красивые (выродки) детишки; только почему они покрыты шерстью с ног до головы?..
Она замечала, что даже сейчас, в вынужденной тесноте, все невольно стараются отодвинуться от нее, как будто она стала неприкасаемой. «Неужели я излучаю ненависть? – подумала она. – Или запах, внушающий омерзение? Или от меня можно заразиться неизлечимой болезнью?..»
Напрасно она пыталась анализировать их поведение. Ей самой было знакомо ЭТО. Когда Кен занимался с нею любовью, случалось, что безо всякой причины она вдруг содрогалась и стонала сквозь стиснутые зубы.
