Степан Мазур - Изнанка Мира
Духи не могут касаться друг друга.
— Это твой сын, — громыхнул Саркон. — Первенец. Родился бы на четвёртом курсе института. Какого института? Теперь не важно, но поступила бы ты с первого раза своими силами… Обидно, да?
По щекам Татьяны потекли безмолвные слёзы. Она хотела обнять карапуза, прижать к себе и ощутить тепло, но руки проходили сквозь него. Всё, что оставалось делать, это смотреть в осуждающие голубые глаза. Такие родные, знакомые.
Её глаза! У него были её глаза! Несостоявшаяся мама.
Рядом появилась маленькая девчушка с заплетёнными косичками, радостной улыбкой, ямочкой на щеке. Она расставила руки и требовательно потянулась к Татьяне.
Дважды несостоявшаяся мама лишь обречённо рухнула на колени, содрогаясь в рыданиях.
— Дочь. В любви и согласии, — смаковал каждое слово Саркон. — Ты же придумала им имена? Ещё несколько лет назад, не так ли? Ну, скажи, назови их по имени! — демон резко сорвался на оглушающий рёв. — Обними покрепче!!! Ну, чего же ты валяешься у них в ногах и ревёшь?! Смотри им в глаза и ощущай то, чего у тебя НИКОГДА не будет!!! Н-И-К-О-Г-Д-А!!!
Татьяна согнулась в рыданиях.
Демон совсем спокойно добавил:
— Их духи будут навещать тебя каждый день. Чтобы не скучала. День ото дня. Каждый день… М-м-м, как мне нравится это слово — бесконечность.
Дети исчезли. Поляна с пожухлой травой и увядшими цветами тоже. Они снова находились посреди опустевшего двора. Саркон возвышался во весь рост, а Татьяна стояла на коленях и тыкалась лбом в асфальт, как молящийся юродивый. И не ночь была, а лишь ранний вечер.
— Ты не любила старшую сестру? Ты считала, что она тебя ненавидит. Так? Тогда смотри, что она пережила! — и он схватил её плечо, больно сжал (дух ли, душа ли, но когти демона отчётливо ощущались на коже, впиваясь остриями, вспарывая кожу), рывком поднимая на ноги. Сильные пальцы подняли подбородок и направили взгляд на верхние окна.
Там чернявая девушка стояла на подоконнике и смотрела вниз. Ещё миг и она — Татьяна живая — сделает шаг и…
Демон развернул Татьяну в противоположную сторону. С магазина в сопровождении подружки шла старшая сестра Марина. Едва увидев на подоконнике сестру, Марина бросила полные продуктов сумки и кинулась к подъезду.
Остановить, только бы успеть остановить!
— Нет! Нет, Таня! НЕ НАДО!!! — её крик оглушил Татьяну, отчётливо увидавшую ужас на лице старшей сестры.
— Хочешь узнать, что она ощущала? — демон рывком толкнул Татьяну, и она неожиданно оказалась в теле сестры. Ужас овладел ею. Она смотрела глазами сестры на окно седьмого этажа. Она видела, как девушка сделала шаг, расправила руки и тяжело полетела вниз. Полетела некрасиво и слишком быстро. Совсем не так, как в красивых, но лживых фильмах. Где же этот момент замедленной съёмки? Где расставленные как крылья руки?
— Да, да, знаю, что ты хочешь насладиться этим моментом. Знаю, — донеслось от демона, и он замедлил падение тела и время.
Теперь это была их реальность.
Татьяны и демона.
Жертвы и мучителя.
— Сколько раз повторим? Сотню? Тысячу? Как насчёт миллиона?
— Не надо! — надрывно закричала Татьяна.
Крик усилился.
Демон рассмеялся и только плотнее принялся за работу.
Глава 2 — Духи не плачут —
В своих бедствиях люди склонны винить судьбу,
богов и все, что угодно, но только не самих себя.
ПлатонПадение, казалось, длилось вечность. За это время сердце Марины, а с ней и Татьяны, сотни раз холодело, больно било в грудь и волны ужаса гуляли по телу человека и духа. Момент шока растянулся до бесконечности. Муку изощрённее для самоубийцы придумать было нельзя. Татьяну цепляло за самое близкое, родное, живое… все еще живое.
После падения на крик из дома выбегут родители.
Плач, рыдания…
Отец попытается взять раздробленную голову на колени, а волосы на висках поседеют на глазах. И мать упадёт рядом, колени будут обагрены кровью дочери.
Её кровью!
Так продлится до момента, пока скорая помощь не заберёт тело. Повторится не раз и не два, и будет повторяться до той поры, пока демону не надоест.
Татьяна видела это уже сотни, тысячи раз, а настырный демон раз за разом прокручивал каждую деталь, каждую эмоцию. Мучитель смаковал, комментировал, наставлял. Он был полновластным режиссёром этого фильма и пытался донести до единственного зрителя каждый момент, каждый кадр. И это был не последний туз в рукаве демона. Пока были лишь мелкие карты, без картинок. Джокер впереди.
Когда тело самоубийцы рухнуло в очередной раз, и череп с сухим стуком раскололся об асфальт, Саркон вытащил Татьяну из тела сестры, и двор сменился помещением реанимационного отделения. Об этом оповещала тусклая табличка над входом. Суетящиеся врачи и медперсонал не оставляли в этом никакого сомнения.
Ярко освящённый коридор. Белые двери. Стены окрашены в темно-зелёный. На стульях у палаты сидят мать с отцом. Опершись о колени, он зажал голову руками, и крупные слёзы катятся по щекам, она не плачет — застыла.
Татьяна не могла припомнить случая, чтобы отец рыдал. Ни одного. Но сейчас он именно рыдал. Выл как раненый зверь. Неужели ничто не в силах его остановить? Видимо, только время.
— Или алкоголь? Много алкоголя! — напомнил о себе Саркон за плечами. — Что, любил тебя папашка, да? Ещё как любил, слепое ты ничтожество, — бросил в спину демон. — Не эти ли слёзы говорят, что обожал? А теперь он начнёт пить. Пить и пенять твоей сестре за то, что она не успела… Молодец, умница, Татьяна. Ты одним своим шагом развалила семью. Самостоятельная. Единолично приняла эгоистическое решение. Хвалю.
В следующую секунду из палаты вышел человек в белом халате. Отец Татьяны, смахнув слёзы рукавом, поднялся навстречу ему и что-то тихо спросил. В ответ хирург лишь плотно сжал губы и медленно покачал головой.
Отец опустился обратно на стул. Лицо побелело.
Возобновившиеся рыдания матери прокатились по отделению. Прорвало.
— О, какая ирония, — хмыкнул демон, — ты только что окончательно умерла. Хочешь посмотреть на то, как медсестра прикроет глаза? Я же знаю, хочешь. Ещё как хочешь. Пойдём, красавица, посмотрим на твоё окончательно мёртвое тело. Конфетка.
Он взял за руку и завёл в палату.
Кровать. Окровавленные повязки. Аппаратура. Недавно пикавшая, теперь смолкшая, погружённая в молчание. Больше не борется за ее жизнь. Ушла жизнь.
Санитары ввозят носилки. Белое тело небрежно, бесцеремонно бросают с кровати на каталку. Ему теперь всё равно, а санитарам и подавно. Теперь морг, патологоанатом и могильщики — последние «друзья» тела. Наведут лоск — посмертный грим.
