Оксана Ветловская - Имперский маг
По правде говоря, Кауфману хотелось уйти с площади. В последнее время он редко ходил сюда, на само капище: здесь ему казалось, что боль в желудке мучает его сильнее, а полуденный зной, многократно отражённый от мощения и каменных глыб, мягко толкал его в душное преддверие обморока, когда на долю мгновения мерещилось, будто он летит спиной в пустоту. Кауфман не раз замечал, что его неважное самочувствие словно передавалось изношенному механизму старых наручных часов, которые всё чаще то отставали, то убегали на десять, пятнадцать, двадцать минут вперёд.
Студент-эсэсовец теперь снова ухмылялся, и эта шальная улыбка, просто дикая в сочетании с косоглазием, раздражала археолога всё больше. Ничего хорошего она не обещала.
— Я так понимаю, вы ещё не заявляли в полицию о пропаже учёного из вашей группы?
Кто-то донёс, мрачно подумал Кауфман. Знать бы, кто…
— Мне никто ничего не доносил, герр Кауфман.
— Тогда откуда вы знаете?
— Я много чего знаю. Мой вам настоятельный совет, герр Кауфман: не обращайтесь в полицию. Лучше, чтобы этим случаем занялось «Аненэрбе».
«Вот оно, начинается», — обречённо сказал себе археолог. Да эти господа просто приберут его открытие к рукам.
— Не беспокойтесь, вы не будете отстранены от работы. Но членство в нашей организации будет для вас наилучшим решением. И ещё кое-что: рекомендую вам незамедлительно заняться своим здоровьем, герр Кауфман. В противном случае ровно через месяц у вас случится прободение язвы, и тогда отнюдь не «Аненэрбе» будет виновато в том, что вы отойдёте от дел. Возможно, навсегда.
Кауфман словно бы с головой нырнул в ледяную воду.
— Откуда… откуда вы… В самом деле, с чего вы взяли? Вы что, смеётесь надо мной?
— В таких вещах я всегда предельно серьёзен.
Парень вновь устремил исковерканный взгляд на безмятежно-солнечные откосы скалы над рекой.
— Кстати, я забыл ответить на один ваш вопрос. Вы спрашивали, в каком отделе я работаю. В отделе оккультных наук, герр Кауфман.
Побережье Нормандии, Дьепп
19 августа 1942 года
Воздушный бой над городом продолжался уже несколько часов. В выцветшем небе несколько десятков «Мессершмиттов» и «Фокке-Вульфов» крутили бешеную карусель с английскими «Спитфайрами». Два англичанина, резко снизившись, вырвались из круговерти, за первым «Спитфайром» волочилась тонкая струя сизого дыма. С земли к ним потянулись дымные трассы залпов малокалиберных зениток. На крыльях и фюзеляже подбитого самолёта несколько раз полыхнули окутывающиеся чёрным дымом огненные вспышки, что-то посыпалось трухой, левое крыло разломилось, и горящий «Спитфайр», кувыркаясь в воздухе, рухнул прямо на орудие. Пламя выплеснулось на обломки самолёта, громоздившиеся над сорванной с платформы и опрокинутой набок большой L-образной конструкцией, её странного вида широкий ствол, сужающийся к концу, был надломлен у основания, открывая внутренности — множество полых трубок. Второй «Спитфайр», спикировав, пролетел над разбитым орудием, метнулся в сторону, уходя от пулемётных очередей пары «Фокке-Вульфов», круто взял вверх, распустив за собой узкий белый шлейф гликоля из мотора, но «Фокке-Вульфы» нагнали его и, протрещав пушками, отправили догорать на землю.
Ничего этого, впрочем, Штернберг не видел. Он лежал на затоптанной траве и бессмысленно смотрел вверх, туда, где за маскировочной сетью, в прорехах просвечивавшей на солнце листвы, стальными чайками высоко проносились истребители. Только что англичане, случайно или намеренно, заставили замолчать орудие, которое за каждый сбитый немецкий самолёт отправляло к земле по три-четыре «Спитфайра». От удара единственный образец «Штральканоне-2» превратился в груду металлолома, укрытый в недрах механизма огромный кристалл погиб, и его близнец, покоившийся в ладонях Штернберга, внезапно покрылся трещинами и рассыпался на тысячу искрящихся осколков. Была вспышка боли, от которой словно рвались жилы, и миг глубокого беспамятства.
Затянутое сетью небо заслонили двое, они что-то говорили, но слов было не разобрать. Валленштайн и Ратке. Макс Валленштайн походил на бравого гусара времён Фридриха Великого, а Оскар Ратке — на хорька в каске. Ремень каски у Ратке болтался под тощим подбородком.
— Оскар, затяни ремень, — сказал Штернберг. Звуки внешнего мира вернулись вместе со звуком собственного голоса. — На черта тебе шлем, если носишь его как панаму? Ты не на курорте.
— Мы как раз на курорте, — напомнил Ратке, показывая в улыбке мелкие зубы. Ратке был сугубо штатским человеком, неохотно влезшим в форму и побаивавшимся собственного пистолета.
— Профессор Хельвиг будет биться в припадке, — жизнерадостно объявил Валленштайн. — Ты разнёс его пушку.
— Я? Его пушку?! Иди к чёрту, Макс. — Штернберг резко сел и указательным пальцем впечатал в переносицу очки. — Эта пушка принадлежит мне так же, как и ему. Это была моя идея с кристаллами. Без них тогда, во время бомбёжки Дюссельдорфа, эта проклятая штуковина не смогла сделать ни единого выстрела! А вот испытать её в боевых условиях предложил, кстати, сам Хельвиг. Санкта Мария и все архангелы, я ведь отдал на растерзание собственные кристаллы, других таких нет во всей Германии!
— Предъяви счёт Королевским ВВС, — ухмыльнулся Валленштайн.
— Тогда уж лучше лично Черчиллю, — поднявшись, Штернберг посмотрел туда, где среди опалённых кустов поднимался чёрный столб дыма. Дальше берег обрывался в морскую даль, затянутую серой пеленой. — Проклятие! — Руки у него ещё дрожали после всего произошедшего, в ушах звенело. — Чёрт бы побрал этого томми с его грудой металлолома. Я ж говорил, скверное здесь для неё место.
— Зато как она лупила по этим корытам — английские селёдки надолго запомнят! — восхитился Ратке.
Позицию для «Штральканоне» выбрали и впрямь удачно: отсюда простреливался весь пляж, протянувшийся перед городом до входа в закрытую гавань. Экспериментальное орудие установили на краю западного утёса, а его необычный расчёт расположился на довольно значительном расстоянии, укрывшись за остатками древней каменной стены. Собственно, весь расчёт составлял лишь один сидевший на Раскладном стуле Штернберг, в трансе, с пустым бледным лицом склонившийся над большим отполированным прозрачным кристаллом, — он был и командир орудия, и наводчик, а заряжающего не требовалось. Находившиеся неподалёку зенитчики с суеверным ужасом наблюдали за адской машиной: она сама собой поворачивалась на платформе, задирала или опускала ствол. После того, как внутрь орудия в придачу к системе рефлекторов была помещена линза, созданная из кристалла, предназначенного для ясновидения, устройство стало передавать неизвестно откуда энергию, которая могла двигать предметы и, собранная в пучок, останавливала моторы. Вражеские самолёты, попадая под невидимый луч, падали, сползавшие с десантных барж танки замирали в полосе прибоя, катера волной прибивало к берегу, под огонь артиллерии и пулемётов. Высадка англичан окончательно захлебнулась. Ратке снимал работу «Штральканоне» на кинокамеру, а Валленштайн, склабясь, смотрел в бинокль. Он длинно выругался, когда дымящий «Спитфайр» упал прямо на орудие. Валленштайн собирался сменить Штернберга у кристалла.
