Дэн Симмонс - Миттельшпиль
Я вернула ящик в ячейку с той же похоронной торжественностью, что и в предыдущем ритуале, затем стала в очередь к кассиру.
- Вы хотите забрать все десять тысяч? - спросила девушка за перегородкой, жуя резинку.
- Да. Я ведь там написала.
- Значит, вы закрываете свой счет?
- Именно это и значит. - Можно было только диву даваться, как годы обучения уходят на то, чтобы в конце концов выдать вот такой образчик компетентности. Девушка глянула в ту сторону, где стоял помощник управляющего. Сложил руки на животе, словно платный плакальщик на похоронах. Тот коротко кивнул, и девушка быстрее задвигала челюстями, гоняя жевательную резинку.
- Хорошо, мэм. Как вы хотите их получить? У меня был соблазн сказать: “Перуанскими копейками” - Дорожными чеками, пожалуйста, - улыбнулась я. - Тысячу долларов чеками по пятьдесят долларов. Тысячу, - по сто долларов. Остальные по пятьсот.
- За это надо платить. - Девица слегка нахмурилась, словно эта перспектива могла заставить меня передумать.
- Прекрасно, милочка, - согласилась я. Утро раннее, я тоже чувствовала себя ранней пташкой, совсем юной. На юге Франции будет прохладно, зато воздух густой, как топленое масло. - Можешь не торопиться, детка. Мне торопиться некуда.
Отель “Атланта Шератон” размещался в двух кварталах от банка. Я сняла там номер, воспользовавшись вместо кредитной карточки пятисотдолларовым дорожным чеком, а сдачу положила в бумажник. Номер был не такой плебейский, как в том мотеле с цифрой в названии, но такой же стерильный. Из номера я позвонила в туристическое агентство в центре города. Молодая особа несколько минут лазила по компьютеру, потом сообщила, что у меня есть выбор: вылететь сегодня в шесть из Атланты рейсом ТВА, сорок минут подождать в Хитроу и дальше лететь в Париж либо лететь прямо в Париж десятичасовым рейсом Пан Америкэн. В обоих случаях я успевала на вечерний рейс из Парижа в Марсель. Она посоветовала лететь более поздним рейсом, ибо так дешевле. Но я предпочла более ранний рейс - и первым классом.
Недалеко от отеля располагались три респектабельных универсальных магазина. Я позвонила во все три и выбрала тот, где их меньше всего шокировала мысль доставить покупки в отель клиента. Затем вызвала такси и поехала в магазин.
Там я купила восемь платьев от Альберта Нипона; четыре юбки - одна из них оказалась восхитительной шерстяной юбкой от Кардена; полный набор чемоданов и сумок от Гуччи; два костюма от Эван-Пикон, один из которых всего несколько дней назад показался бы мне неподходящим для моего возраста; достаточное количество нижнего белья, две сумочки, три ночные рубашки, удобный синий халат, пять пар обуви, включая пару черных туфель-лодочек на высоком каблуке от Балли, полдюжины шерстяных свитеров, две шляпы - одна из них соломенная, с широкими полями, довольно хорошо подошла к моей семидолларовой корзине; дюжину блузок, принадлежности туалета, флакон духов от Жана Патона - с претензией на то, чтобы быть “самыми дорогими духами в мире”, что вполне могло оказаться правдой; цифровой будильник и калькулятор всего за девятнадцать долларов; косметику, капроновые чулки (не эти ужасно неудобные колготки, а настоящие капроновые чулки), полдюжины бестселлеров в мягких обложках в книжном отделе, путеводитель по Франции, вместительный бумажник, несколько разных шоколадок, английских бисквитов и небольшой металлический сундучок. Потом, пока продавец побежал искать кого-нибудь, чтобы доставить покупки в отель, я зашла в соседний салон красоты - надо было привести себя в полный порядок.
Позже, посвежевшая, даже немного расслабленная, одетая в удобную юбку и белую блузку, чувствуя, как кожу, особенно на голове, все еще покалывает, словно иголочками, я вернулась в “Шератон”. Заказала в номер кофе, сэндвич с холодным ростбифом и с дижонской горчицей, картофельный салат, ванильное мороженое и дала юноше-коридорному, который принес все это, пять долларов на чай. В полдень по телевизору передавали программу новостей, но больше ничего о событиях в Чарлстоне сказано не было. Я пошла в ванную и долго нежилась в горячей воде.
Лететь я решила в темно-синем костюме. Потом, все еще в комбинации, я принялась упаковывать вещи. В небольшую сумку, которую можно брать с собой в самолет, я уложила смену одежды, ночную рубашку, принадлежности туалета, кое-что из еды, две книжки и большую часть наличных денег. Мне пришлось послать коридорного за ножницами, чтобы срезать ярлыки и перерезать шпагат. К двум часам все было за кончено, хотя небольшой сундучок оказался заполненным лишь наполовину. Пришлось затолкать туда одеяло, которое я нашла в шкафу, чтобы в сундучке ничего не болталось. Я прилегла на кровать - еще оставалось время поспать. В четыре пятнадцать лимузин должен был отвезти меня в аэропорт. Мне нравилось смотреть на бегущие черные цифры на серой поверхности экрана моего нового дорожного будильника. Я представления не имела, как работает эта штуковина. Мне вообще многое было непонятно в этой последней четверти двадцатого века, но это не имело значения. Заснула я с улыбкой на устах.
***
Аэропорт Атланты походил на все крупные аэропорты, в которых я бывала, - а бывала я почти во всех. Мне очень не хватало великолепных железнодорожных вокзалов прошлых лет: мраморного благородства Большого Центрального в его лучшие годы; открытого небу великолепия довоенного вокзала в Берлине и даже безвкусно-пышной архитектуры и крестьянского хаоса Виктории-стейшн в Бомбее. Аэропорт в Атланте был воплощением современных средств передвижения, где понятие класса отсутствует: бесконечные вымощенные променады, сиденья из пластика, ряды видеомониторов, немо отмечающие прибытие и отправление рейсов. По коридорам бегали бизнесмены и семейные толпы в пастельных тряпках, потные, громко кричащие. Все это не имело значения. Через двадцать минут я буду свободна.
Я сдала все вещи в багаж, кроме ридикюля и сумки с самым необходимым. Служащий авиалинии провез меня через весь зал на небольшом электрокаре. Сказать по правде, артрит действительно беспокоил меня, а ноги страшно болели после перенесенной нагрузки. Меня снова зарегистрировали у стойки отправления, предупредив, что в моем отделении первого класса курить запрещается. Я села, пережидая эти последние минуты до посадки.
- Мисс Фуллер. Мисс Мелани Фуллер! Пожалуйста, возьмите ближайший белый телефон.
Я вздрогнула всем телом и застыла, напряженно вслушиваясь. Громкоговоритель все это время беспрерывно болтал, прося кого-то позвонить по телефону, угрожая, что такие-то автомобили, оставленные в зоне посадки, будут оштрафованы и отбуксированы, отказывался нести ответственность за религиозных фанатиков, бродящих по аэровокзалу, как стая шакалов, вооруженных брошюрами. Конечно, это ошибка! Если бы мое имя действительно называли, я бы услышала его раньше. Выпрямившись, еле дыша, я слушала, как бесполый голос читает, словно молитву, имена людей, которых просят куда-то позвонить. Я немного успокоилась, когда услышала, что вызывают некую мисс Рене Фаулер. Естественная ошибка. Мои нервы были напряжены уже несколько дней и даже недель. С ранней осени я все думала о нашей встрече.
