Дин Кунц - Покровитель
– Что вы хотите от меня?
– Я хочу предотвратить твою сегодняшнюю поездку в больницу. Я хочу быть уверенным, что ты не принимаешь роды у Джэнет Шан. Ты стал мясником, потенциальным убийцей, и ты должен быть остановлен.
Марквелл облизал сухие губы.– Я все еще не знаю, кто вы.
– И никогда не узнаешь, доктор. Никогда.
Боб Шан никогда не был так напуган. Он сдержал слезы, так как верил в суеверное чувство, что открытое высказывание страха соблазнит судьбу и сделает неотвратимой смерть Джэнет и ребенка.
Он нагнулся вперед, сидя на стуле, наклонил голову и молча начал молиться: «Господи, Джэнет заслуживает большего, чем я. Она такая красивая, а я такой невзрачный, как поношенный плед. Я всего лишь бакалейщик, чья лавка никогда не будет приносить большой прибыли, а она любит меня. Господи, она хорошая, честная, скромная… Она не заслуживает смерти. Может быть, ты хочешь взять ее, потому что она слишком хороша для рая. Но я еще не готов, мне нужна ее помощь, чтобы стать достойным человеком».
Дверь в комнату открылась.
Боб поднял глаза.
Доктор Карлсон и Ямата в зеленых больничных халатах вошли в комнату. Их появление напугало Боба, и он медленно поднялся со стула.
Глаза Яматы были печальнее, чем обычно.
Доктор Карлсон был высоким крупным мужчиной, который достойно выглядел даже в своем мешковатом больничном халате.
– Мистер Шан… мне очень жаль, но ваша жена умерла при родах.
Боб замер, как будто эти ужасные новости превратили его плоть в камень. Он слышал лишь часть того, что сказал Карлсон:
– …обширное маточное закупоривание… ни одна из таких женщин в действительности не могла бы иметь детей. Она не должна была забеременеть. Мне очень жаль… очень жаль… все, что мы могли… обширное кровоизлияние… но ребенок…
Слово «ребенок» нарушило паралич Боба. Он сделал неуверенный шаг к Карлсону.
– Что вы сказали о ребенке?
– Это девочка, – сказал Карлсон.– Здоровая маленькая девочка.
Боб думал, что все потеряно. Теперь он уставился на Карлсона в надежде, что частица Джэнет не умерла и он не остался совсем один в целом мире.
– Действительно? Девочка?
– Да, – сказал Карлсон.– Она исключительно красивый ребенок. Она родилась уже с пышными темно-коричневыми волосами.
Глядя на Ямату, Боб сказал:
– Мой ребенок жив.
– Да, – сказал Ямата. На его лице промелькнула горькая улыбка.– И вы должны поблагодарить док-гора Карлсона. Боюсь, у миссис Шан не было ни единого шанса. В менее опытных руках ребенок мог бы тоже погибнуть.
Боб повернулся к Карлсону, все еще боясь поверить.
Ребенок жив… и на это я должен поблагодарить вас?
Врач стоял и неловком молчании. Потом Ямата положил одну руку на плечо Боба Шана, наверно, почувствовав, что это поддержит его.
Хотя Боб был на пять дюймов выше и на сорок фунтов тяжелее миниатюрного доктора, он оперся на Ямату.
Незнакомец оставался с Марквеллом в течение еще одного часа, хотя не сказал больше ни одного слова и не ответил ни на один из вопросов Марквелла. Тот лежал на кровати, уставившись в потолок и погрузившись в свои мысли.
По мере того как доктор трезвел, его начинала мучить нудная головная боль. Как обычно, его похмелье было тяжелее самой причины, по которой он пил
Незнакомец посмотрел на свои наручные часы.
– 23.30. Я ухожу.
Он встал с кровати, подошел к стулу и снова достал нож из-под полы своего бушлата. Марквелл напрягся.
– Я собираюсь лишь немного ослабить веревки, доктор. Если ты поборешься с ними с полчаса, то сможешь освободиться. Этого времени будет достаточно для меня, чтобы смыться.
Когда незнакомец подошел сзади и нагнулся, Марквелл ожидал почувствовать острие ножа между ребер. Но меньше чем через минуту незнакомец убрал нож и подошел к двери спальни.
– У тебя есть шанс исправиться, доктор. Я думаю, что ты слишком слабовольный для этого, но я надеюсь, что ошибаюсь.
Он ушел.
За десять минут, что Марквелл боролся за свое освобождение, он слышал посторонние шумы внизу. Очевидно, незнакомец искал ценности. Хотя он и казался таинственным, возможно, он был всего лишь грабителем с необычными методами своей работы.
Марквеллу удалось полностью освободиться лишь к 24.25. Его запястья были частично повреждены и кровоточили.
Хотя он не слышал никаких звуков снизу уже с полчаса, он взял свой пистолет из тумбочки и осторожно начал спускаться вниз. Он прошел в свой приемный кабинет, где ожидал обнаружить пропажу наркотиков, но ни один из двух белых шкафчиков не был тронут.
Он заторопился в кабинет, уверенный, что непрочный стенной сейф был вскрыт. Сейф не был взломан.
Сбитый с толку, он повернулся и увидел опустошенные бутылки из-под виски, джина и водки. Незнакомец вылил в раковину даже недопитую бутылку с ликером.
К зеркалу была прикреплена записка. Незнакомец написал ее небольшими печатными буквами.
ЕСЛИ ТЫ НЕ ПРЕКРАТИШЬ ПИТЬ, ЕСЛИ ТЫ НЕ СМИРИШЬСЯ СО СМЕРТЬЮ ЛЕННИ, Я СУНУ ПИСТОЛЕТ В ТВОИ РОТ И ВЫПУЩУ МОЗГИ. ЭТО НЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. ЭТО ФАКТ.
Держа в руках записку и пистолет, Марквелл осмотрел пустую комнату, как будто незнакомец был все еще здесь. Как будто он был невидимым приведением, которое по желанию могло стать видимым. – Кто ты? – требовательно спросил он.– Кто ты, черт тебя возьми?
Ему ответил лишь вой ветра за окном, чей громкий стон не мог ему помочь в его вопросе.
В 11 часов следующего утра, после ранней встречи с хозяином похоронного бюро, Боб Шан вернулся в окружную больницу, чтобы посмотреть на свою новорожденную дочь. После того как он облачился в стерильный халат, надел шапочку и хирургическую маску, после того как он тщательно вымыл руки под присмотром сестры, его впустили в палату, где он осторожно поднял Лауру из колыбели.
В палате было еще девять новорожденных. Все они были милые так или иначе, но Боб не мог поверить, что кто-то мог быть милее его Лауры. Хотя в обычном представлении ангелы имели голубые глаза и светлые волосы, а у Лауры были карие глаза и коричневые волосы, ее внешность была не менее ангельской. За те десять минут, которые он держал ее, она не плакала: она моргала, морщилась, вращала глазами и попали. Она выглядела печальной, как будто знала что у нее нет матери, и что они с отцом остались одни в этом холодном и сложном мире.
Смотровое окно, через которое родители могли увидеть новорожденных, вытянулось во всю стену. Пятеро человек собрались за стеклом. Четверо из них улыбались, показывали пальцами и корчили смешные рожицы своим детям.
Пятый был блондин в морском бушлате, который стоял, сунув руки в карманы. Он не улыбался, не тыкал пальцем и не строил рожицы. Он смотрел на Лауру.