Энн Райс - Черная камея
Разумеется, камея не могла передать, что мой рост шесть футов четыре дюйма, что волосы у меня иссиня-черные, глаза голубые, а телосложение худощавое, равно как и того, что у меня длинные тонкие пальцы, словно созданные для игры на рояле (я действительно время от времени сажусь за инструмент). Только благодаря моему росту люди понимали, что перед ними молодой человек, а не хорошенькая девушка с изнеженными ручками.
Вот таким было это загадочное создание, разглядывавшее собственный портрет. Создание, искавшее сочувствия и словно жаждущее сказать: "Что ж, подумай, Лестат. Я молод и глуп. Но не лишен привлекательности. Взгляни на эту камею. Меня можно назвать симпатичным. Так дай мне шанс".
Я бы велел выгравировать эти слова крошечными буквами на обратной стороне камеи, но там в овальную рамку было вставлено мое фото – тусклое, не очень хорошего качества, однако наглядно подтверждавшее точность художественного портрета.
И все-таки на золотой рамке, прямо под камеей, было выгравировано одно слово: Квинн. Мастер хорошо скопировал мой почерк, который я всегда ненавидел: мне кажется, так обычно пишет левша, старающийся скрыть этот недостаток, а я словно пытался сообщить всему миру, что вполне разумен и способен отвечать за свои поступки, хотя и вижу призраков.
Я быстро перечел письмо, вновь, в который уже раз испытывая раздражение при виде ровных, скучно однообразных строк, затем сложил листки и спрятал вместе с камеей в узкий коричневый конверт.
Запечатав конверт, я положил его во внутренний нагрудный карман черного блейзера, застегнул верхнюю пуговицу на белой парадной рубашке и повязал простой галстук из красного шелка. Вот он, Квинн, – настоящий щеголь. Квинн, достойный стать персонажем Вампирских хроник. Квинн, принарядившийся, чтобы умолять о милости быть принятым в Сообщество избранных.
Я откинулся на спинку стула и прислушался. По-прежнему никакого намека на присутствие Гоблина. Куда же он подевался? Мне вдруг стало до боли одиноко без него, и пустота ночного воздуха сделалась явственно ощутимой. Он ждал, когда я выйду на охоту, мечтал о свежей крови. Я и сам чувствовал легкий голод, но этой ночью у меня были совсем другие намерения: я собирался отправиться в Новый Орлеан. И возможно, встретить там свой смертный час.
Гоблин, конечно же, ни о чем не догадывался. Он, дитя неразумное, не мог понять, что сейчас происходит. Да, действительно, он всегда выглядел в точности как я и с течением времени изменял свой облик вместе со мной, но при этом неизменно оставался ребенком. Стоило ему схватить своей правой рукой мою левую, как почерк тут же превращался в детские каракули.
Наклонившись, я дотронулся до кнопки на мраморной столешнице. Свет ламп медленно потускнел и вскоре совсем погас. В хижине отшельника воцарилась тьма. И сразу же все звуки как будто сделались громче: крик ночной цапли, журчание темной смрадной воды, возня крошечных существ в густых, сплетающихся между собой кронах кипарисов. Я чуял аллигаторов, опасавшихся этого острова не меньше, чем люди. И всем существом чувствовал зловонную жару.
Луна светила ярко, и постепенно я разглядел кусочек неба, ярко-синий, с металлическим отливом.
Болото здесь, вокруг острова, было самым глубоким. Тысячелетние кипарисы цеплялись узловатыми корнями за берег, сгибаясь под тяжестью ползучего испанского лишайника, серебряными бородами свисавшего с уродливо искривленных веток. Казалось, деревья выстроились здесь специально, чтобы скрыть Хижину Отшельника от посторонних глаз. Возможно, таковым и было их предназначение.
Только молнии время от времени атаковали этих древних часовых, не страшась старинных легенд, гласивших, что на острове Сладкого Дьявола обитает зло и что тот, кто туда отправится, рискует никогда не вернуться.
Впервые я услышал эти легенды в пятнадцатилетнем возрасте. А в двадцать один мне повторили их снова, но тщеславие и любопытство влекли меня на загадочный остров, к весьма еще крепкому двухэтажному дому и таинственному мавзолею рядом с ним. Но теперь для меня не существовало никакого "потом". Остались только бессмертие, бьющая через край энергия и великая сила, навсегда отрезавшие меня от реальности и времени.
Человеку в пироге пришлось бы больше часа лавировать между корнями деревьев, чтобы добраться от острова до большой земли – до пристани у основания возвышенности, на которой стоял Блэквуд-Мэнор, надменный и величественный.
На самом деле я не испытывал привязанности к Хижине Отшельника, но она была мне необходима. Мне не нравился мрачный мавзолей из гранита и золота с выбитыми в камне странными латинскими надписями, однако днем приходилось прятаться в нем от солнца.
Зато Блэквуд-Мэнор я любил той безрассудной и эгоистичной любовью, которую порождают в наших душах только величественные дома, всем своим обликом словно говорящие: "Я стоял здесь до того, как ты появился на этом свете, и буду стоять после твоей смерти". Такие строения словно воплощают собой надежность и олицетворение мечты.
История Блэквуд-Мэнор захватывала меня не меньше, чем его тщеславная красота Я всю жизнь прожил в этом особняке, если не считать чудесных путешествий за границу.
Я не мог понять, почему множество моих дядюшек и тетушек все-таки покинули Блэквуд-Мэнор, но эти люди – чужаки, переселившиеся на север и приезжавшие домой только изредка, на похороны, – меня не интересовали. Сам же я был очарован родовым особняком.
Сейчас я не знал, как поступить. Быть может, стоит вернуться туда, чтобы еще раз пройтись по знакомым комнатам? Вернуться, чтобы зайти в большую спальню на первом этаже в задней половине дома, где моя любимая тетушка Куин как раз сейчас устраивается в своем любимом кресле? В кармане моего пиджака лежала еще одна камея, специально купленная для нее всего несколько дней тому назад в Нью-Йорке, – так не следует ли отдать подарок? Чудесный экземпляр, один из лучших...
Но нет. Я не смогу попрощаться, заранее не зная исхода. Не сумею намекнуть, что со мной может что-то случиться, и весело уйти в таинственное никуда, в котором и так увяз по самую макушку... Квинн – ночной гость, Квинн, предпочитающий тускло освещенные комнаты и шарахающийся от ламп, словно больной, страдающий каким-то экзотическим недугом. Разве моя дорогая добрая тетушка Куин заслужила такое прощание?
Если я не доживу до утра, то стану персонажем еще одной легенды: "Ах, этот неисправимый Квинн! Несмотря на все предостережения, он все-таки отправился в самое сердце болота Сладкого Дьявола. Зачем только ему понадобилось таскаться в эту проклятую Хижину Отшельника? И вот результат однажды ночью он не вернулся оттуда".
