Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка
Джинсы на ней сидели очень аккуратно, наверняка она их гладила, белая безрукавка была с таким вырезом, что пришлось надевать кружевной топ, а в руках она держала коричневую сумочку величиной почти с мой саквояж. На миг я подумала, что Эдуард и ее встретил с самолета, но что-то было в ней слишком свежее, неспешное. Нет, она не сошла сейчас с самолета.
- Я Донна. А ты, наверное, Анита. - Она протянула руку, и я ее пожала. Рукопожатие у нее было твердым, и рука не вялой. Рабочая рука. И она знала, как пожимать руки. Редко кто из женщин владеет этой наукой. Она мне сразу понравилась, инстинктивно, и так же сразу я не поверила этому чувству.
- Тед мне много о тебе рассказывал, - сказала Донна.
Я поглядела на Эдуарда. Он улыбался, и даже глаза у него смеялись. Выражение всего его лица, поза изменились полностью. Он чуть ссутулился, улыбка стала ленивой, он просто излучал шарм рубахи-парня. "Оскара" ему за лучшую роль - будто он с кем-то кожей поменялся.
Я поглядела на Эдуарда-Теда и переспросила:
- Он тебе много обо мне рассказывал?
- О да! - произнесла Донна, беря меня за руку выше локтя, но не выпуская Эдуарда. Наверняка она любит прикосновения. Мои друзья-оборотни приучили меня к этим постоянным ощупываниям, но все равно я не слишком это любила. Какое, черт побери, имеет отношение Эдуард - то есть Тед - к этой женщине?
Эдуард заговорил, слегка растягивая слова по-техасски, будто это был почти забытый старый акцент. У самого Эдуарда никакого акцента не было. Голос чистейший и практически неопределимый, в нем совершенно не чувствовалось языковых интонаций тех мест, где Эдуард бывал, и тех людей, с которыми он общался.
- Анита Блейк, я рад представить вам Донну Парнелл, мою невесту.
Челюсть у меня отвалилась до пола, и я так и уставилась на Эдуарда. Обычно я стараюсь вести себя утонченнее... черт с ним, хотя бы вежливее. Я знала, какое удивление - да что там, шок - выражалось на моем лице, но ничего не могла поделать.
Донна рассмеялась, и это был хороший смех, теплый и чуть сдавленный, смех доброй мамочки. Она стиснула руку Эдуарда:
- Тед, ты был прав. Чтобы видеть ее реакцию, стоило приехать.
- Я ж тебе говорил, лапонька, - сказал Эдуард, приобнимая ее за плечи, и влепил ей поцелуй в макушку.
Я захлопнула рот и попыталась прийти в себя. И только смогла промямлить:
- Это... потрясающе. Я на самом деле... я... - Наконец я протянула руку и сказала: - Поздравляю.
Но улыбнуться не смогла.
Донна воспользовалась рукопожатием, чтобы притянуть меня в объятия.
- Ты ни за что не поверишь, но Тед говорил, что он все-таки решился полезть в петлю. - Она опять обняла меня и засмеялась. - Боже мой, девонька, я никогда не видела, чтобы человек так ошалел.
И вновь вернулась в объятия Эдуарда, к его улыбающемуся лицу Теда.
Мне в актерском ремесле до Эдуарда куда как далеко. Понадобились годы, чтобы выработать каменную морду, а уж насчет лгать выражением лица и жестами и речи не было. Так что я сохранила непроницаемое лицо и попыталась глазами показать Эдуарду, что жду от него объяснений.
Чуть отвернувшись от Донны, он улыбнулся мне своей легкой заговорщицкой улыбкой. Это еще сильнее меня взбесило. Эдуард радовался своему сюрпризу, черт бы его подрал!
- Тед, что за манеры! Возьми у нее сумку, - сказала Донна.
Мы с Эдуардом уставились на небольшой саквояж, который я держала в левой руке. Он выдал мне улыбку Теда, но реплика принадлежала Эдуарду:
- Анита предпочитает носить свой груз сама.
Донна посмотрела на меня так, будто этого не могло быть. Возможно, она не так сильна и независима, как кажется с виду, или еще лет на десять старше, чем мне показалось. Другое, понимаете ли, поколение.
- Тед правду говорит, - сказала я, чуть излишне подчеркнув голосом его имя. - Я сама ношу свой багаж.
Донна посмотрела так, будто хотела исправить мое очевидное заблуждение, но вежливость помешала. Это выражение лица (но не молчание) напомнило мою мачеху Джудит и увеличило возраст Донны где-то за пятьдесят. Либо она чудесно сохранившаяся женщина пятидесяти с чем-то, сорока с чем-то, либо ей тридцать с чем-то, а морщины от солнца ее старят. Совершенно непонятно.
Они зашагали по залу ожидания передо мной рука об руку. Я пошла за ними, но не потому, что саквояж был слишком тяжел, просто мне надо было прийти в себя. Я видела, как Донна утыкается головой в плечо Эдуарда, поворачивается к нему лицом, улыбается, сияет. Эдуард-Тед нежно наклонял к ней лицо и что-то шептал, а она смеялась.
Меня аж замутило от всего этого. Что позволяет себе Эдуард, как он обращается с этой женщиной? Или она тоже наемный убийца и столь же хорошая актриса? Почему-то я в это не верила. А если она действительно та, кем кажется - женщина, влюбленная в Теда Форрестера, которого вообще нет на свете, - то я, фигурально говоря, готова была набить Эдуарду морду. Как он мог втянуть ни о чем не подозревающую женщину в свою легенду? Или (и эта мысль показалась дикой) Эдуард-Тед действительно влюблен? Десять минут назад я бы сказала, что он не способен на глубокие чувства, но сейчас... сейчас я вообще ничего не понимала.
Аэропорт Альбукерка был исключением из выведенного мною правила, что все аэропорты выглядят одинаково и не определишь, в какой части страны и даже мира находишься - ты просто в аэропорту. Если есть какие-то декорации, то они обычно берутся из другой культуры, как те морские пейзажи, что висят в барах, расположенных вдали от моря. Но здесь было по-другому. Во всем ощущался привкус юго-запада. Многоцветная мозаика или живопись с доминирующей бирюзой или кобальтом украшала почти все лавки и киоски. На полпути от самолета до входа в аэропорт стояла небольшая палатка, в которой продавались изделия из серебра. Толпа осталась позади, и шум вместе с нею. Мы вышли в мир почти звенящей тишины, окруженной белыми-белыми стенами и огромными окнами. Альбукерк раскинулся за этими окнами плоской равниной в кольце черных гор, похожих на театральные, в чем-то нереальные декорации. Жар давил даже при работающем кондиционере - то есть не было по-настоящему душно, но ты мог себе представить, каково это на самом деле. Вокруг совсем чужой пейзаж, отчего я еще острее чувствовала, что брошена на произвол судьбы. Единственное, что мне нравилось в Эдуарде, так это его способность никогда не меняться. Он был таким, каким был, и вот сейчас по-своему, по-извращенному надежный, Эдуард подал мне такой крученый мяч, что отбивай как хочешь.
Донна остановилась и повернулась, увлекая за собой Эдуарда.
- Анита, это слишком тяжелая сумка. Пожалуйста, позволь Теду ее понести. - И она добродушно подтолкнула его в мою сторону.
