Бентли Литтл - Дом
Тот, на пне, яростно прыгал, призывая к убийству Хьюба голосом струнного квартета.
Они забили его насмерть под звуки симфонии.
* * *Мичиган
Это была настоящая жизнь.
Дженнингс пробирался вслед за егерем через густой кустарник, держа лук на изготовку. В прошлом году он возил Глорию в Палм-Спрингс, в позапрошлом - на Гавайи, но в этом, слава Богу, ему удалось настоять на своем, и они купили тайм-шер в Северный Мичиган. Он вознамерился в кои-то веки удовлетворить собственное желание, и если из этого следовало, что Глории придется либо сидеть перед телевизором в домике, либо шататься по единственному универмагу этого занюханного городка, значит, так тому и быть.
На двухнедельное пребывание он заказал несколько коротких охотничьих вылазок. Одна однодневная утиная охота. Одна охота на медведя, с ночевкой.
И эта.
Трехдневная охота с луком.
Из всех трех последняя виделась ему самой лучшей, самой увлекательной. Он никогда раньше не охотился с луком и стрелами, и хотя потребовалось определенное время для освоения специфики и возможностей нового вида спорта, егерь Том сказал, что он будто создан для этого. Он сам это чувствовал и находил, что охота с луком имеет дополнительные преимущества. Она давала возможность ощутить более полную слитность с природой, почувствовать себя органичной частью лесной жизни, а не дилетантом-интервентом, и это придавало особое удовольствие процессу охоты. Привносило дополнительное возбуждение. Пусть они пока не могли похвастаться ни одним трофеем, даже промахи волновали больше, чем иные удачи ружейной охоты.
Их было четверо - Том, он сам, Джуд Вайс, отставной шериф из Аризоны, и Уэбб Дебойяр, авиадиспетчер из Орландо, Флорида. Джуд с Уэббом остались в лагере, а Том повел его одного по следу оленя. В случае удачи открывалась перспектива водрузить дома над камином рога поваленного зверя.
Они шли по следам оленя, здорового быка, уже с полудня. По часам Дженнингса уже перевалило за три. Как быстро течет время, однако. Находиться здесь, ощущать свое слияние с природой - одно удовольствие. Он не мог припомнить, когда еще чувствовал себя так хорошо.
Внезапно Том вскинул руку, призывая его остановиться.
Дженнингс замер и проследил за взглядом егеря.
Олень.
Животное неподвижно стояло в густом кустарнике за огромной засохшей елью. Дженнингс вполне мог бы и не заметить его, ломиться дальше, спугнуть зверя, и момент для выстрела был бы упущен, но Том ориентировался в лесу, как на своей ладони, поэтому и успел его засечь.
От резкого выброса адреналина вскипела кровь. Нервничая и стараясь вести себя как можно тише, он переместил лук, заправил стрелу и натянул тетиву. План был прост: он стреляет в оленя, и если не убьет наповал, Том должен завершить дело.
Когда они обговаривали это на кордоне, перед выходом, Дженнингсу были несколько неприятны подробности, однако сейчас сама идея кинуться на животное с огромным охотничьим ножом, вступить с ним в рукопашный бой и вырезать его сердце показалась ему вершиной жизненного опыта, и ему захотелось, чтобы Том научил его, как это делается. Олень шевельнулся, поднял голову, посмотрел в его сторону.
- Давай! - крикнул Том. Дженнингс "нацелил стрелу и отпустил тетиву. Ему удалось свалить оленя с первого выстрела. Том, выставив нож, моментально рванулся вперед, ломая на своем пути мелкий подрост и кустарник. Дженнингс, не думая, кинулся следом за егерем, который уже навалился на животное и располосовал брюхо.
Покрытая шерстью шкура раздалась, содержимое желудка вывалилось наружу.
Из разверстой раны появилось тело его отца. Дженнингс уронил лук и отшатнулся. В глотке мгновенно пересохло. Том тоже отпрыгнул прочь от животного с выражением ужаса и непередаваемого страха на лице. С ножа все еще капала кровь; он крепко сжимал рукоятку, направив лезвие от себя.
Дженнингс почувствовал горячее сырое тепло между ног и понял, что обмочил штаны. Хотелось заорать, но не было сил. Ни он, ни Том до сих пор не произнесли ни слова, ни звука.
Отец встал на ноги. Он был в костюме, но и костюм, и лицо были полностью покрыты кровью и чем-то липким. Он оказался гораздо меньше, чем был при жизни, почти карликом. Но при этом совсем не постарел или по крайней мере возраст никак не отразился на его внешности. Первоначальной мыслью Дженнингса было, что отец не умер, что они похоронили другого мужчину, но он зрительно прекрасно помнил тело отца и был уверен, что отец давно мертв, а это... какой-то монстр.
Отец, сделав пару шагов от вспоротого оленя, первым делом бросился в сторону Тома. Егерь попытался отмахнуться ножом, но реакция оказалась странно замедленной, и нож впустую сверкнул в воздухе.
Шея Тома была свернута одним мощным и быстрым движением. После этого отец быстро развернулся и с безумной ухмылкой двинулся через небольшую поляну в его сторону.
Зубы его были в оленьей крови.
Дженнингс попытался было рвануть к лагерю, натыкаясь на деревья и кустарники... Но отец настиг его раньше, чем он успел преодолеть несколько футов. Одним мощным толчком Дженнингс был сбит с ног; он упал и ощутил на спине тяжкий вес компактного отцовского тела. Крепкие ладони обвили ему шею, сильные пальцы впились в горло.
Отец! - хотелось крикнуть ему.
Но воздух из легких уже не поступал в горло, окружающий мир поблек, и он погрузился во мрак.
* * *Нью-Йорк
Шелли вышла из ванной и посмотрела на Сэма, уже устроившегося в постели. Он оторвал взгляд от журнала и нежно улыбнулся. Она отвернулась. С возрастом он стал жутко сентиментальным, и это все больше ее начинало раздражать. Он стал плакать над кинофильмами - схематичными, примитивными, рассчитанно бьющими по нервам киношками, очевидными в своей преднамеренной сентиментальности даже для нее, - и было неприятно слышать его легкие всхлипывания, видеть, как он одним пальцем стирает влагу, скопившуюся в уголках глаз. Он не плакал, когда умер Дэвид, не плакал, когда хоронил своих родителей, зато теперь вовсю лил слезы над небрежно прописанными характерами, искусственно воткнутыми в позорно натянутые сюжеты.
Порой она задумывалась, почему она вышла за него замуж.
Встряхнув головой, Шелли подошла к туалетному столику, достала расческу и...
...увидела в зеркале другое лицо.
Она поморгала, зажмурилась. Потом отвела взгляд в сторону и посмотрела вновь. Лицо было на том же месте - лицо древней старухи с невероятно морщинистой пергаментной кожей. Темные глаза смотрели злыми щелочками, почти безгубый рот кривился в жестокой ухмылке.
