За тридцать тирских шекелей - Корецкий Данил Аркадьевич
– Самое большое достижение дьявола состоит в том, что он заставил всех поверить, будто его не существует, – медленно произнес Иван Иванович, вытягивая своими бесцветными глазами все тайны, которые накопились в мозгу собеседника. – Но мы знаем, что он есть, хотя и хорошо маскируется. В СССР ему неуютно, а вот в капиталистическом аду он и его многочисленные агенты чувствуют себя как рыба в воде…
– Я вообще ничего не понимаю! – совершенно искренне произнес Трофимов. – Что вы имеете в виду?
– Ничего особенного. Просто анализирую факты. А факты таковы… Младший научный сотрудник начал делать карьеру на очень сомнительной истории о некоем перстне Иуды. Надо ли говорить, что это противоречит советской идеологии и учению марксизма-ленинизма? Нет, все и так вполне очевидно! Тем не менее он защитил диссертацию, поднялся по служебной лестнице, стал выезжать в зарубежные командировки. И где-то научился виртуозно изворачиваться и врать! Где же? Сам он признается, что не в Эрмитаже и не в университете, а нигде больше он и не работал… Остается только закордонье! Логично?! Там ему никто не мешает общаться с дьяволом. Но когда он возвращается, от него исходит легкий запашок серы!
Иван Иванович обвел ошарашенного слушателя указательным пальцем, как будто обозначил вокруг него чуждую ауру, которую можно называть запахом серы, а можно – импортными шмотками и запахом привозного одеколона.
«Похоже, никуда меня больше не выпустят! – отстраненно подумал Трофимов. – И на фиг мне сдался этот перстень? Чего я не стал исследовать кувалду потомственного кузнеца – как она переходит от отца к сыну? Или революционный маузер? Хотя вон крупный партработник Терехов застрелился из такого маузера [2], и с ним тоже можно было впросак попасть…»
– А мы ведь натренированы этот запашок определять и ни с чем его не путать… – продолжал куратор. – Значит, что?!
«Из университета выгонят, – доцент, а будущий безработный сжался, причем не только внутри, но и снаружи – и ростом меньше стал, и в объемах съежился. – Раньше бы еще и посадили. А то и расстреляли!»
– Значит, на конференцию в Израиль я не поеду, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес Трофимов.
– Ну, что вы! – замахал руками Иван Иванович. – Как можно? Вы же светило науки! Ну, пока, конечно, не мировой величины, но европейской точно! Кто же вас выдернет из этой обоймы? Да и партия давно осудила такие перегибы! Сейчас время «философских пароходов» прошло!
– А что это за пароходы? – осторожно поинтересовался Трофимов. Незнакомый оборот встретился ему сегодня дважды подряд.
Куратор положил руку на стол, забарабанил пальцами по черной поверхности, помолчал.
– В двадцать втором году чуждые элементы противоречили коммунистическим воззрениям. Особенно ваш брат – философы. Капиталистические догмы выставляли на пути новой идеологии. Как бетонные надолбы на пути танков нового мира. Ну, пришлось посадить таких умников на пароходы, и…
Куратор снова махнул рукой, на этот раз безнадежно.
– Что, утопили?! – Трофимов даже со стула вскочил.
– Да почему вы все в крайности кидаетесь, – досадливо поморщился Иван Иванович. – Небось с красным террором в Крыму спутали? Ну да, по времени совпадает… Только там белогвардейцы были, враги, сколько они нашей крови пролили… А профессоров даже на Соловки не отправили. Вывезли за границу и отпустили на все четыре стороны! А вам мы разрешаем ездить куда хотите. Просто, я должен профилактические беседы с такими товарищами проводить, ну вот и провел!
Иван Иванович снова улыбнулся открытой улыбкой свойского парня.
– Запомни – там кругом враги, только и ждут, что ты с истинного пути свернешь! Да еще и провокации устраивают, сами человека с пути сбивают! Так что держись настороженно, как красный партизан. А когда вернешься, напишешь объективку – что там было, да как… Понял?
– Конечно понял, – Трофимов с облегчением перевел дух. – Меня же каждый раз инструктировал Сергей Сергеич…
Куратор кивнул.
– Он на повышение пошел, теперь со мной будешь работать. Только ты ему ничего путного ни разу не написал! Смотри, со мной так нельзя. Понял?
– Да понял, понял…
Иван Иванович встал.
– Да ни хрена ты не понял. Ну, ладно! Счастливо съездить!
Он протянул руку и после крепкого пожатия не отпустил.
– А скажи мне откровенно, не по службе, а по дружбе… Ну, по-человечески, короче… Ведь этот перстень не такой простой, как ты тут соловьем разливался? У нас есть разная информация, такая, что волосы дыбом встают… И не верить ей нельзя, и верить невозможно!
Расслабившийся Трофимов не выдержал гипнотизирующего взгляда и кивнул.
– Не простой. Очень непростой!
– Хвалю за честность! Только честность часто сродни глупости, поимей это в виду, – куратор разжал ладонь, но еще не отпустил курируемого. – И еще… Я не совсем понял – что там ваш студент сказал про римского воина и овцу?
– То, что тот мог купить только овцу, но не быка, – ответил Трофимов, с трудом сдержав улыбку.
– А почему все смеялись? – подозрительно спросил Иван Иванович.
– Потому, что хваленые римские легионеры так мало получали…
Куратор с сомнением пожевал губами.
– А как его фамилия?
– Кого?
– Не римского же легионера! – раздраженно повысил голос Иван Иванович. Этого вашего студентика?
– Честно говоря, я не видел, кто задал этот вопрос. Как раз в конспект смотрел.
Куратор вздохнул.
– Ну, ладно. Свободен!
С облегчением выскакивая в коридор, Трофимов чуть не ударил дверью Поплавского. Похоже, замдекана банально подслушивал.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил он. – Не пустили?
– Ну почему же, – вальяжно ответствовал Трофимов. – Философским самолетом отправляют! Кстати, моя лекция ему очень понравилась!
Он быстро пошел по коридору, слыша, как сзади замдекана робко скребется в дверь аудитории вверенного ему факультета.
На улице уже не толпились студенты – у всех свои дела, а лектор не артист, которого поклонники караулят часами. Только Стрекоза и Винни-Пух стояли чуть в сторонке и оживленно переговаривались. Завидя препода, они заулыбались и двинулись навстречу – модельным шагом, но с синхронностью армейского патруля. Однако сбоку его стремительно атаковала журналистка, про которую Иван Родионович уже забыл. Но тут же вспомнил, даже имя мгновенно всплыло в памяти: Лена Еремина.
– Уф, я уже думала, что не дождусь! – радостно сказала она. – Этот строгий дяденька совсем вас заговорил…
– А может, я его, – буркнул Трофимов. – Так чего вы хотите?
– Хочу много чего, а прошу крошечку, – Лена чуть склонила голову набок, и на красивом лице появилось такое выражение, с каким дети просят купить игрушку или шоколадку. – Всего лишь интервью…
Трофимов замялся.
– Гм, я вообще-то не против… Но я устал, да и на кафедре полно людей – только закончились пары…
– Ничего тут рядом очень уютное кафе, там замечательный кофе и прекрасные пирожные. Свежие-свежие! Не пожалеете! К тому же, я приглашаю!
Трофимов даже улыбнулся такому наивному напору. Свежие пирожные и бесплатное угощение – надо же!
– Раз так, я согласен!
– Я могу взять вас под руку? – спросила Лена, одновременно делая то, о чем спросила.
Трофимов шарахнулся в сторону и вырвался.
– Нет, нет, это уж слишком! Ведь я преподаватель, и вот мои студенты! Что они подумают?
Стрекоза и Винни-Пух действительно удивленно переглянулись.
– Вот и загарпунили твоего муравья! – достаточно громко сказала Винни-Пух.
«Почему я муравей?» – подумал Трофимов, проходя мимо под цепкими взглядами студенток.
– Нахальство – второе счастье! – прокомментировала Стрекоза. Лена, несомненно, тоже ее услышала и неизвестно, о чем подумала, но отреагировала ответным выпадом.
– Ой, я ужасно замерзла! – она снова вцепилась в локоть спутника и прижалась к нему.
