Станция плененных (СИ) - Муссен Анна

Вот это неожиданно.

— И ни разу мне о нем не сказал?

И это совсем меня не радует. Я-то думал, что Митяю можно доверять.

— Это не лучшее место для объяснений, — произносит он, убирая отмычки в один из многочисленных карманов на своей жилетке. — Последний шанс: пошли.

Я ничего не говорю, отступая назад.

Митяй был тем, кто помогал мне выживать. Я был уверен в том, что смогу сбежать, если он будет рядом. Но что же получается? Мой недо-компаньон все это время знал о выходе, но мне ничего о нем не рассказывал?

— Кто ты такой? — спрашиваю я у него. Хотя этот вопрос мне следовало задать ему давным-давно. — Откуда все знаешь?

— Бро, слушай…

— Не буду, пока не расскажешь мне правду.

Со стороны выхода слышится шум.

Митяй дергается, поворачивая голову на звук.

— Время вышло…

Но говорит он это скорее себе, чем мне.

— Потом поговорим, когда ты успокоишься. А сейчас, лучше притворись спящим.

Митяй сбегает по коридору, а я, дотронувшись до решетки, чуть было не открываю не запертую дверь. Свобода так близка. И, возможно, разбуди я сейчас Сашу, мы смогли бы сбежать.

Но я ничего не знаю о внешней среде. Сколько там сейчас людей? Как тщательно охраняется в это время лагерь? Где раздобыть оружие, чтобы ночью, в темноте, пробираться через город к стене, которую «Князь вдоль и поперек уже прочесал». Бежать сейчас слишком опасно. Нелогично. Хоть и соблазнительно.

— Не сейчас, — слышу я голос Сереги.

Сердце в груди от испуга екнуло.

Он слышал мой разговор с Митяем.

— Все, у кого есть доступ к оружию, сейчас на постах. Я слышал это от Вано. Лагерь хорошо освещен, чтобы «горожане» не пробрались. Сбежать не получится.

— Ясно, — только и могу произнести я, вновь опускаясь на пол.

Я чувствую себя предателем, хотя, вроде бы, это меня предали.

— Если выходом, через который ушла Нина, сбежать больше нельзя, то у нас остается только один способ…

— Поезд.

Я думал об этом в самом начале, но тогда я был уверен в том, что десять жетонов — это цена билета. О том, чтобы поезд угнать, я тогда даже не задумывался.

— Нас четверо, — говорит Серега. — Уж с автоматическим поездом справимся. А о станции, которую нужно найти, я знаю от Нины. То, как выглядит местность рядом с ней.

И что же?

— Я найду ее, и вместе мы угоним поезд. Других вариантов нет.

«Других вариантов нет», — повторяю я про себя, щелкая пальцами.

— Тогда быстрее залечивай дырку в плече, — произношу я, собираясь вновь лечь спать. — И проследи за своей подругой. Чтобы она больше не отключалась. На этот раз нужно быть умнее.

Серега шумно выдыхает, а я, посмотрев на потолок камеры, закрываю глаза.

Перед тем, как Митяй разбудил меня, я помню, что видел хороший сон. Впервые за долгое время, мне снились не кошмары с толпой «горожан» и со стреляющими во все стороны душегубами в главных ролях, а хороший, умиротворяющий сон.

Только из-за этого мелкого гада я совершенно не помню, что именно мне снилось.

Третья камера — Сделка

Я плохо помню свой первый день в Клоаке. Он был сумбурным и непонятным, полным противоречий и странностей. Во всяком случае, так бы я охарактеризовал его сейчас, спустя два года. Правда тогда он, казалось, тянулся вечность, и я не мог дождаться того момента, когда наступит новое утро и я пойму, что все произошедшее лишь страшный сон.

Ну или чья-та шутка.

Вот только… К сожалению, утром ничего не изменилось.

Мы с Тохой были идиотами, вышедшими вместе с толпой на одной из станций и сразу же стали неофитами. Выбор у нас был не велик: либо идем со всеми, либо помираем первыми. В то время душегубы были жестче, нынешние им не чета.

— Латайте, придурки, латайте дырки, которые сделали! — выкрикивает наш с Серегой надзиратель, не поленившись пнуть меня ногой в спину.

Не удержав равновесия, я опускаюсь на одно колено и морщусь от обхватившего ребра и легкие жара. С моего возвращения в лагерь прошла почти неделя, но, думаю, последствия встречи с Князем будут преследовать меня еще несколько месяцев.

Если, конечно, я столько проживу.

— Старайся, Костян, — насмехаясь, произносит невзрачный душегуб, неспособный больше ни на что, кроме как издеваться над тем, кто не мог дать ему сдачи, — может, Госпожа вознаградит тебя за старания.

— Может быть, — протягиваю я, оперевшись рукой о землю, — а может нет. Девочки в «Раю» — товар залежный, так что я не обижусь, если Госпожа не удостоит меня своим вниманием.

Мужик громко смеется, наверное, мои слова кажутся ему смешными.

— А ты такой, как я помню!

Мы встречались раньше? Не помню такой страшной рожи.

— Давай работай, — сквозь смех рявкает он, и на этот раз обходится без рукоприкладства.

Заставить меня заделывать дырки в заборе — отличная идея. С этим даже спорить не хочется. Свобода так близка, я ее вижу, но, как кто-то где-то говорил: близок локоток, да не укусишь. А если попытаешься — пуля в затылок. С такого близкого расстояния даже слепой попадет.

Общественной работой в лагере всегда занимались слабаки. Это было не удивительно, ведь для вылазок в город нужны сильные руки и ноги. А еще желательно работающий котелок, называемый головой. О Князе говорить можно было много и нудно, но даже у него хватило мозгов на создание в этом месте иерархии: глупые и слабые — внизу, сильные и выносливые — наверху. А умные на самом острие пирамиды.

— Эй, — тихо выдыхает Серега, которому досталась участь побыть укладчиком-штукатуром-маляром вместе со мной. — Смотри.

Он коротко кивает на то, что здесь называется небом и, задержав свой взгляд на панелях, смотрит за наши спины. Там уже собирается целая толпа зевак, решивших побездельничать, пока местный ландшафт устраивает свои игры.

— Плохо дело, да?

Световое шоу дело хорошее. Я бы даже сказал завораживающее. Но не в Клоаке, где с наступлением темноты твои шансы дожить до включения лампочек стремительно катятся к нулю.

Одна из панелей на «небе» мигает с частотой раз в несколько секунд, словно вот-вот готова перегореть.

— Чего застыли, дебилы? — орет кто-то вдалеке и, не экономя патроны, отпускает автоматную очередь вверх. — Работать! Работать! Лагерь должен быть укреплен до наступления ночи!

С одной стороны этот кто-то прав. Дырки в стенах — брешь в защите лагеря. И раз уж мне приходится находиться внутри него, стоит постараться с ремонтом. С другой же стороны — латать лагерь, значит помогать Князю…

Дилемма.

— Давай, Костян, ты начальство слышал, — произносит мой надзиратель, не сводя взгляда с панелей. — Для общего блага.

Для общего блага, ага.

Когда нас с Серегой возвращают в тюрьму, день начинает близиться к концу.

Саша со скучающим видом сидит в углу нашей камеры, вытянув ноги и швыряя в противоположную стену теннисный мяч. Брата на улицу не выпускают, удерживая здесь в качестве заложника и гаранта того, что я не сбегу.

— Ты где его взял? — спрашиваю я у Саши, стоит только охранникам уйти восвояси.

— Кто-то крикнул«Лови мяч», когда вы ушли, и мячик покатился, — отвечает мне брат, поднимаясь с пола. — Это хоть как-то скрасило мое пребывание здесь. Собеседника-то меня лишили.

Я против воли поворачиваю голову в сторону камеры Сереги. Теперь ее можно назвать одиночной. Машу вернули в лагерь, позволив ей вновь обучать детей каким-то там премудростям светской жизни, которую они не знали и никогда не узнают, так как им не дано жить на поверхности.

— Узнали что-нибудь?

Оборачиваюсь обратно к Саше, поймав на себе его заинтересованный взгляд.

— Немного.

В основном нас интересует город, обстановка за пределами лагеря и то, как часто и где можно заметить следы жизнедеятельности «горожан». Если уж и сбегать, то вооружившись таким количеством информации, которого хватит для того, чтобы выбраться из Клоаки невредимыми. Или хотя бы с минимальными для себя травмами.