Мария Чурсина - Проклятье
Она помолчала ещё и бросила трубку.
Ночами она почти не спала — слушала не-человеческие шаги в пустых коридорах. В душевой выли трубы. Сквозь плотные шторы просвечивались пляшущие тени. Скоро они должны были прийти — всё трое. У Маши было уже не так много сил, но от отчаяния она надеялась, что этого хватит. Она угасала. Что делать потом, она не знала.
Ляля передвигать по общежитию перебежками. У пояса болтался мешочек с кирпичной крошкой, солью и каплей молока. Дверь в блоке была приоткрыта. Ляля подождала у косяка, принюхалась — вроде бы ничего.
На лестнице, у тусклой лампы, зависла тень, обойти её удалось, только прижавшись вплотную к перилам. Почуяв Лялю, тень вспучилась и потянула к ней ложноножки.
— А вот выкуси, — прошипела Ляля и бросила в угол щепотку кирпичной крошки с солью. Тень прижалась к стене.
Ляля сбежала по лестнице, не оглядываясь. Мимо душевой — бегом. Хорошо, что находились умные люди и вовремя запирали двери туда, ещё и подпирали снаружи стулом. Хотя к утру стул все равно оказывался отодвинут, а дверь приоткрывалась на целую ладонь, но кто знает, что было бы, если бы её не запирали. Конечно, гораздо хуже.
Седьмую ступень на каждой лестнице покрывал слой пыли — туда никто не наступал. Зеркальные панели на дверях закрывали простынями. Навстречу Ляле попались только две девушки из второй группы да парень с пятого курса, она обменялась с каждым понимающими взглядами.
Первокурсники предпочитали отсиживаться по комнатам, они уже понимали, что стулья и замки — недостаточная защита, а в соль с кирпичной крошкой всё ещё не верили, поэтому по ночам спали по очереди.
В холле общежития ярко горел свет. Покосившись на дверь подвала, Ляля шмыгнула в закуток между комнатой вахтёрши и доской объявлений. Там помещался буфет.
— Мне два пирожка с повидлом и один с капустой. Нет, два с капустой, пожалуйста. — Она высыпала из кулака нагретые монеты.
Парень с четвёртого курса покупал подогретую котлету.
— Скорее бы уже сессия, чтобы общежитие снова почистили, — сказал он, понимающим взглядом мазнув по Ляле. Взгляд замер на мешочке у пояса. — Надоело это.
— Ага, — вздохнула она, прижимая к груди свёрток с пирожками. — В этом году как-то быстро и жестоко всё вышло. К чему бы?
Дорога обратно оказалась чуть проще: тень на лестнице сидела смирно. На бегу вынимая ключ из кармана, Ляля воткнула его в замок, прокрутила. Ну вот и родная комната, под порогом — соль и кирпичная крошка, шторы плотно закрыты. Можно расслабиться.
Маша вошла в квартиру Алекса и тут же ощутила это. Похолодели кончики пальцев. Стянув сапоги быстро, как только смогла, она не дослушала предложение чая и бросилась в его комнату.
Рядом с погасшим компьютером стояла глубокая тарелка с водой. Шторы были задёрнуты — горела свеча. Она увидела стриженый затылок Алекса. Тот склонился над книгой.
Маша закрыла глаза и почувствовала незнакомые тяжёлые шаги за стенами. Шаги были снаружи, но уже близко.
— А ну-ка стой!
Алекс обернулся, сияя на неё улыбкой.
— Ты как раз вовремя, можешь помочь. Я тут пытаюсь разобраться с технологией вызова, мне принесли книжку. Ну ты же знаешь, да?
В несколько шагов она пересекла комнату и смахнула со стола тарелку. Вода в ней уже порозовела от крови. Тарелка упала на колени Алексу, брызнув порченой водой ему на одежду. Маша раздёрнула шторы.
Она прислушалась: шагов больше не было. Видимо, Алекс не преуспел в призывах. Ему сложнее: он-то — не яркая лампочка, обычный огарок в темноте.
— Идиот, — сказала она членораздельно. — Никогда больше так не делай. Понял меня?
— Почему?
Алекс смотрел на неё бездомным псом, пальцы сжимались на подлокотниках кресла. Маша знала, что её услышит его мать и наверняка осудит, потому что зазорно кричать на инвалида.
— Потому что ты вообще не представляешь, что это, что случается! Людей потом по кускам собирают, а в лучшем случае — сразу в дурдом. Ты об этом мечтаешь, да?
Он опустил голову.
— Извини, я не знал.
— Извини, — передразнила его Маша. Злость схлынула, оставив горькое послевкусие. Её ведь разозлил не глупый эксперимент Алекса. В конце концом, тихий дом, самый спокойный район города — всё, что могло сюда прийти — пара домовых духов из подвала. Ну скрипела бы дверь по ночам. Разбилась бы пара чашек. Вряд ли их хватит на большее.
Она злилась на себя, потому что секунду назад видела себя со стороны. Безрассудную, ошалевшую от свалившейся на неё силы. Она пошла в чёрный дом — и никакие правила не были ей указом. Она пошла к Смертёнышу, и ей было плевать, что маленький мальчик уничтожает целый дом. Она пошла на заброшенную стройку, и то, что увидела там — ввело бы в ужас любого нормального человека, а она потащила это за собой.
Прижавшись спиной к подоконнику, Маша провела руками по лицу, раз, другой. Сжала зубы, чтобы они не застучали.
Она очнулась от прикосновения — Алекс сжимал её локоть.
— Прости, я всё понял. Правда понял. И спасибо, что так переживаешь за меня.
Маша смотрела в его глаза.
— Я тебя люблю, — сказал Алекс.
Повисла дурацкая пауза. Он кривился в невесёлой улыбке.
— А ты меня?
— Я не уверена, что правильно трактую термин любовь, — сказала Маша и отвернулась.
Мама Алекса уже называла её Машенькой, щебетала, когда открывала двери, и угощала чаем с дорогими конфетами. Маша не любила сладкого, но конфеты ела, чтобы никого не обидеть. Алекс сидел рядом и смотрел на неё влюблёнными глазами.
На четвёртом свидании он протянул ей коробочку, оббитую красным бархатом. Маша вздрогнула. Вероятно, есть нечто такое в женских инстинктах, чтобы при виде красного бархата сбивалось дыхание и учащался пульс.
Руки Алекса нервно дрогнули. Наверняка в его мечтах Маша кидалась ему на шею.
— Не бойся, это всего лишь цепочка.
— В честь чего? — Маша провела рукой по горлу, как будто могла убрать то, от чего голос делался сдавленным.
— Просто в знак любви. Если не хочешь — не бери, я выброшу её в окно. — Лицо Алекса сделалось злым и каким-то измождённым.
На белой атласной подушечке вилась цепочка — широкая, золотая. Прямо как в фильмах. Маша взяла коробочку из его рук и поставила на стол, рядом с компьютерным монитором.
— Давай так. Ты подаришь мне её позже. Нужно ведь ещё пообщаться, проверить отношения.
— Всё ясно. — Он крутанул колёса инвалидного кресла, так что сразу оказался к ней спиной. — Ты просто не хочешь иметь дела с таким уродом, как я. Скажи сразу, что хочешь меня бросить. Не понимаю, к чему тянуть.
