Александр Барченко - Доктор Чёрный
— Эти испытания… они очень трудны?
— Как вам сказать! Вы знаете, что в романах посвящающийся проходит обыкновенно сквозь огонь, над бездной, переплывает бурное море, встречается с роскошной красавицей и тому подобное. Так вот, в сравнении с этим настоящее испытание значительно тусклее и проще. Что же касается трудности…
— Вы… испытали его? — перебил его Дорн.
— Испытал, — просто ответил доктор.
— Страшно?
Лицо доктора приняло сосредоточенное, почти угрюмое выражение. Он будто припоминал что-то.
— Дорн! — тихо выронил он странно дрогнувшим голосом. — Знайте, что нет ничего на свете страшнее, ужаснее, как человеку остаться наедине… с самим собой!
Дорн долго молчал, глядя в спину шофёра, потом повернулся к доктору и спросил полушутливо, полуконфузливо:
— Александр Николаевич!.. Я это так, в принципе, спрашиваю… Как вы думаете… я… мог бы выдержать это испытание?
Доктор с ласковой, мягкой улыбкой посмотрел сбоку на своего спутника.
— Вы?.. Пожалуй… даже, наверное, вы бы выдержали. Годом раньше я бы ответил определённее, а сейчас… Вы должны сами догадаться, что, или, вернее, кого я имею при этом в виду.
В темноте не было видно, изменилось ли лицо Дорна, но голос его, полный глубокой горечи, внезапно зазвучал глухо:
— Это? Нет, доктор, вы ошибаетесь. Если бы я и хотел, то она не даст мне повода заблуждаться в настоящем характере её чувства ко мне.
— А мне кажется, что вы… заблуждаетесь.
— Александр Николаевич! — сказал Дорн низким, придушенным голосом, в котором тоска и недоверие боролись с вспугнутыми искорками надежды. — Александр Николаевич! Вы знаете, я серьёзно, быть может, слишком серьёзно отношусь ко всему, что касается…
— Знаю, знаю, голубчик! — мягко перебил его доктор, трепля по колену. — Знаю… Да такие натуры, как Джемма, и не допустят иного отношения. И всё-таки мне кажется, что вы заблуждаетесь в дурную сторону. Впрочем, время само покажет. Не буду напрасно волновать вас… Вы знаете, я не охотник вторгаться в чужую жизнь… Да, кстати, мы уж и дома.
Шофёр круто свернул вдоль изгороди, и, жалобно свистя сиреной, автомобиль остановился у небольшой низенькой калитки.
Доктор толкнул её и вместе с Дорном прошёл в сад, крикнув шофёру несколько слов на незнакомом студенту языке.
IV
В глубине сада, там, где чернели огромные купы тамариндов и листья пальм остроконечными поднятыми мечами рисовались на золотистом диске луны, посыпанная песком дорожка упиралась в ступеньки веранды небольшого приземистого бунгало; оно странно походило, в особенности теперь, когда темнота сглаживала контуры, на дачу «Марьяла», с веранды которой Дорн вместе с доктором несколько месяцев назад любовался видом северного моря. Такие же широкие «итальянские» окна были плотно занавешены изнутри драпировками, и в такую же странную, плотно врезанную, без пазов, ручек и замочной скважины, дверь пришлось стучаться.
— Qui vive? — раздалось за дверью знакомое контральто, и доктор с Дорном уловили в нём, к своему удивлению, тревожные даже больше — испуганные ноты.
— Это мы, мышка, мы… Что у тебя случилось? Открой скорее!..
Дверь бесшумно распахнулась, и в глубине передней, освещённой мягким голубоватым светом, лившимся с потолка, Дорн увидал стройную фигурку Джеммы в тёмном, европейского покроя, гладком платье с небольшим вырезом на груди.
Было ли то от контраста с тёмной материей, или голубоватый свет придавал всему особый колорит, но Дорну показалось, что лицо Джеммы, обычно золотисто-бронзового оттенка, носит теперь странную тускло-серую окраску, которой у тёмнокожих обыкновенно выражается бледность.
Джемма отступила с порога комнаты, и Дорн увидал у неё на левой руке грязную живую ленту Нанни, спрятавшую голову к девушке под мышку.
— Джемма!.. Что с вами? Вы испугались чего-то? — взволнованно двинулся к ней Дорн.
Нанни, услыхав посторонний голос, высунула голову из своего убежища, обиженно откинула шею и, раздув капюшон, приготовилась вцепиться в руку чужого.
— Господи, когда вам надоест возиться с этой гадостью!
Дорн, с трудом, по-видимому, преодолев инстинктивное отвращение, дал пресмыкающемуся понюхать свою ладонь, что сразу его успокоило, и поздоровался с Джеммой.
— Джемма! Ради Бога… что с вами? — спросил он, заметив, что рука девушки холодна и нервно дрожит.
— В самом деле, Джи… что случилось? Ты нас пугаешь! — обернулся доктор, вешавший у дверей свою запылённую автомобильную накидку.
— Я сама не знаю… — смущённо отозвалась девушка. — Я последнее время страшно изнервничалась… не знаю отчего… А сегодня… да нет, мне и признаться стыдно.
— Да в чём дело?
— Ну… я вышла на веранду проведать свои лотосы. А мимо ограды в это время шёл какой-то старый индус с мальчиком. Они остановились возле нашей калитки, долго стояли, смотрели на дорогу… Они собирались уже уходить… В это время мальчишка заметил меня и показал старику. А тот… — девушка внезапно вздрогнула плечами, будто её охватил резкий холод. — Тот… поглядел на меня.
— Только-то и всего?
— Да… больше ничего. Но… если бы вы видели его взгляд?.. Dieu! Это такой ужас. У Нанни не бывает таких глаз, когда она сердитая. Я не знаю, какого они у него цвета, но я их словно сейчас вижу перед собой… Тяжёлые, холодные… словно мертвец с открытыми глазами… Ужаснее всего то, что я этот взгляд уже видела где-то… Да! Видела… я убеждена. Не знаю где, но видела… Знаете, как сон иногда вспоминается на минуту, на миг… Блеснёт, и забудешь.
— Быть может, это был слепой с поводырём? — сказал Дорн.
— О, нет, нет! — горячо возразила Джемма. — Если бы вы видели, как он смотрел! И чего я не могу понять… ведь он был за оградой, возле калитки, на таком расстоянии даже лицо плохо различишь. А я видела его глаза словно перед собой.
— Он сказал тебе что-нибудь? Подошёл? — задумчиво и серьёзно спросил доктор.
— Нет, он не подходил… А сказал ли — не знаю. Я стояла всё время как очарованная, пока он смотрел… И долго ли он смотрел, тоже не знаю. Должно быть, долго… Я опустила руку машинально, и у меня вся вода из лейки на пол успела уйти.
— Странно… Ты не заметила, куда он ушёл?
— Нет… Лишь только он отвернулся, я бросилась сломя голову в комнаты и заперлась… Я вся дрожала, вся с головы до ног, и по спине мурашки бегали. Я позвала Нанни, заперлась в библиотеке… Свой «Веблей» я забыла в столовой, на столе, но долго не решалась выйти туда… Когда вы звонили, я уже почти успокоилась. Кроме того, я слышала автомобиль.
— Н-да! — задумчиво повторил доктор. — Странно… Хотя, я думаю, ты просто нервничаешь в обстановке, от которой отвыкла за десять лет и с которой у тебя связаны тяжёлые воспоминания… Вероятно, это был просто бродячий факир, быть может хатха-йоги или просто фокусник-гипнотизёр… Тебе необходимо познакомиться здесь с молодёжью, детка… Со мной да с этим древним аскетом, — доктор шутливо кивнул на Дорна, — ты положительно рискуешь сделаться старухой и искалечить окончательно нервы. Подожди до завтра. Мы с Дорном встретили нынче вечером здесь совершенно неожиданно петербургскую знакомую, очень милую девушку. До некоторой степени твоя коллега… Она студентка. Завтра повезу тебя знакомиться. Мы с Дорном, кстати, должны ехать с визитом… А теперь, Джи, давай нам бананов и сливок. Мы умираем с голоду… Да не бойся, Джи! Ведь ты знаешь, что при мне тебе ничего не грозит!
