Роберт Маккаммон - Ваал
— Нет, — вдруг сказал мужчина за воротами — тот, что спустил на Виргу добермана. — Этого оставьте.
Бедуин поднял голову. Он тотчас выпустил Виргу и занялся другими.
Человек за воротами подобрал с земли конец цепочки и подтащил собаку к себе. Еще кто-то отозвал второго пса.
Вирга тряхнул головой: от удара о ворота она кружилась. Он встал, медленно отряхнулся и посмотрел через решетку на высокого блондина с одутловатым, неприятно бледным лицом. Глаза этого человека казались мертвыми, они смотрели сквозь Виргу. Рядом со светловолосым стоял второй мужчина, смуглый, кудрявый и широкоплечий. Оба глядели одинаково равнодушно и надменно. И у обоих, бросилось в глаза профессору, на лбу были одинаковые странные отметины. Какие, он затруднялся сказать.
Светловолосый сказал по-английски:
— Я слышал, как вы что-то сказали. Вы американец?
— Да, — ответил Вирга. У него вдруг разболелась голова. — Американец.
— Журналист? — спросил блондин. Собака сидела у его ног, плотоядно глядя на Виргу.
— Нет. — Он на миг задумался о том, кто же он, но головная боль мешала вспомнить.
— Ваше имя?
— Вирга, — ответил он. — Джеймс Вирга.
Светловолосый кивнул, взглянул на смуглого, и тот без единого слова повернулся и пошел по подъездной дороге к особняку.
Вирга вдруг вспомнил:
— Я теолог.
— Я знаю, — ответил блондин. Он отодвинул засов, потом другой и наконец распахнул ворота.
Толпа позади Вирги вновь устремилась вперед. Светловолосый схватил Виргу за плечо, втащил во двор и под охраной добермана торопливо задвинул засовы. Толпа отшвырнула от ворот сыплющих проклятиями бедуинов; люди с криками и мольбами напирали на решетку.
Светловолосый спокойно распорядился:
— Рашид, пристрели троих.
Его слова возымели действие. Журналисты шарахнулись от ворот; каждый старался спрятаться за чужую спину, отчаянно цепляясь за коллег и топча тех, кто не удержался на ногах.
Но один из охранников уже выступил вперед. Довольно улыбаясь, он с нарочито медленно поднял автомат, и в следующий миг по охваченной ужасом толпе ударила очередь. Во все стороны полетели гильзы.
Взяв добермана на короткий поводок, светловолосый пошел по подъездной дороге от ворот. Увидев, что Вирга медлит, он обернулся и негромко спросил:
— Идете?
Вирга смотрел сквозь решетку на убитого. Толпа журналистов рассеялась; кое-кто и убегая продолжал снимать. Один из бедуинов пнул мертвеца в лицо. Вирга отвернулся.
— Да, — сказал он. — Иду.
17
Вирга шагал по полутемным коридорам следом за блондином, который всего за несколько минут до этого приказал казнить трех человек.
Они поднялись по длинной мраморной лестнице, испачканной остатками еды и экскрементами, и профессор задался вопросом, не гуляют ли здешние доберманы сами по себе. Они очутились в начале узкого коридора с дюжиной закрытых дверей и прошли мимо них туда, где коридор то оборачивался огромным залом, то вдруг расширялся нишей. Один участок больше походил на разгромленный музей исламского искусства — Вирга увидел картины, изодранные в клочья, словно ногтями безумца, и черепки древних и, вероятно, бесценных глиняных сосудов. Останки некогда прекрасных предметов теперь хрустели у них под ногами.
Вирге было тревожно в этом неприветливом окружении. Ему казалось, что за ним неотступно следят чьи-то глаза, что за ним отовсюду подсматривают и подглядывают, хотя по дороге они никого не видели и не встречали. Он чувствовал, вернее, чуял , чье-то зловещее присутствие, бывшее частью этого места. Он не мог избавиться от ощущения, что в полумраке что-то прячется, глядит ему в спину из тени. К тому же он заметил: стены, пол, даже потолок сырого коридора покрывали бесчисленные рисунки — треугольники, круги, странные письмена — бессмысленные, с его точки зрения, и тем не менее наполнявшие его необъяснимым страхом. Вирга очень надеялся, что блондин не заметит, что он дрожит.
Но было и еще кое-что. Запах, отвратительное зловоние. Своим происхождением оно было отчасти обязано экскрементам, размазанным повсюду, даже по стенам, отчасти протухшей еде, но было и еще что-то, что-то, что вилось у Вирги над головой, цеплялось за одежду, словно не бесплотный, пожираемый тленом призрак. В коридорах особняка разило смертью — или, может быть, чем-то, давно миновавшим этот этап.
— Вы тоже американец? — спросил Вирга у блондина. Его голос эхом разнесся по коридору.
— Я родился в Америке, — ответил тот не оборачиваясь.
Вирга неслышно чертыхнулся: он-то надеялся, что блондин обернется. Ему хотелось рассмотреть, что у того на лбу.
— Как вас зовут?
— Оливье.
— И все?
— Да. И все.
Впереди коридор заканчивался двустворчатыми дверями, украшенными золотым орнаментом. Двери были закрыты. Стены и потолок покрывали все те же странные символы, треугольники и круги. Над дверями, прямо по центру, Вирга увидел перевернутое распятие.
Блондин вдруг обернулся:
— Полагаю, мы еще увидимся. А сейчас я вас покину. — Он открыл двери, и Вирга вошел, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть во мраке, обступившем его в этих безмолвных стенах. Блондин решительно затворил за ним дверь.
Едва она закрылась, как Виргу охватило непереносимое, жуткое чувство: ему померещилось, что он заперт в темнице, откуда нет выхода. Он задрожал. В комнате, как ни странно, было холодно. Когда глаза Вирги привыкли к полумраку, он увидел, что стоит в своего рода библиотеке. Вокруг были полки, забитые тысячами и тысячами книг. Не желая выдавать своего страха, он попытался унять дрожь и подавил свой первый порыв — повернуть к дверям и, если возможно, возвратиться прежним путем на залитую жарким солнцем улицу. В этой комнате чужое присутствие было агрессивным, давящим, впивалось в спину, как оскаленные зубы добермана.
Вдруг по спине у Вирги побежали мурашки. Он понял, что он не один.
В глубине комнаты кто-то дышал — тихо, размеренно. В узкую щель между шторами пробивался единственный узкий луч света. Он падал на плечи какому-то человеку.
Он неподвижно сидел за широким столом, сложив перед собой руки. Разбитая на темные и светлые квадраты столешница представляла собой шахматную доску. Войска уже были выведены на позиции; фигуры грозно смотрели друг на друга с противоположных краев поля боя. Вирга шагнул вперед. Он еще смутно различал лицо сидящего, скрытое широкой полосой тени, но ясно видел руки этого человека, чрезвычайно костлявые и такие белые, словно они были выточены из льда или слоновой кости. Руки были неподвижны, но, приблизившись, Вирга понял, что незнакомец чуть-чуть — почти незаметно — повернул к нему голову. Взгляд невидимых профессору глаз проник в его мозг, и Вирга почувствовал, что раскрыт и беззащитен.
