Светлана Полякова - Служители зла
Может быть, он сможет вырваться из объятий очередной красотки и поедет домой?
Анне все-таки будет спокойнее, если дети будут не одни…
— Кирилл! Тебя к телефону!
Шепот над ухом заставил его прерваться.
— Кто? — спросил он.
— Жена, — едва заметно усмехнулась Ариадна.
Он отошел в тень.
На сцене в медленном танце по-змеиному извивалась обнаженная фигурка. «Ты в ритме танца…»
До объявления следующего номера, как прикинул Кирилл, у него оставалось несколько минут.
Он взял трубку.
— Я слушаю, — сказал он.
— Кирилл, я задерживаюсь. Пожалуйста, милый, освободись пораньше, а? Дети там совершенно одни…
— А ты?
— Я же говорю — у меня работа!
— У меня тоже работа, — раздраженно сказал он, понимая, что слишком резок.
Анна помолчала, но потом попросила:
— Кирилл, я все понимаю. Но сейчас так получилось, что я не могу уйти. Должны привезти детей в тяжелом состоянии. А Душка с Павликом одни. Попытайся отпроситься, а? Может быть, сегодня Ариадна управится без тебя?
— Что там с этими детьми? — пропустил он мимо ушей ее колкость относительно Ариадны.
— Сбило машиной, — ответила Анна.
Черт! Почему-то сразу всплыли Душка с Павликом…
Кирилл посмотрел на Ариадну.
Она стояла, глядя на просцениум, где извивалась девица, и едва заметно улыбалась.
«А ведь она слышит каждое слово Анны, — подумал Кирилл. — Слышит. Черт знает как это у нее получается, но она все слышит».
— Хорошо, я попробую, — пообещал он и повесил трубку.
— Я подвезу тебя, — сказала Ариадна. — Дети — это святое.
И она с наслаждением дотронулась до своего живота.
Мира так долго бродила по улицам, что ноги стали болеть, как будто она только что закончила марафон. Марафон — это вообще-то из прошлой жизни, Мирочка. Из той поры, когда в воздухе пахло свободой, родители еще не были чудовищами с приклеенными улыбочками, а сестренка была жива.
Злость и обида прошли, уступив место безнадежности. Она почти успокоилась — к безнадежности и отчаянию Мира почти привыкла.
Сев на лавку, мокрую от снега, она потерла опухшие ноги и огляделась.
Где-то шуршал останками листьев ветер. Ох, как боялась раньше Мира этих шорохов, наделяя их голосами!
— Ш-што за ш-шрань эта ваш-ша Ш-штарая Пустош-шь, — сердито передразнила их Мира, показав язык неведомо кому, смотрящему сквозь ветви в телескоп луны.
И, не сдержавшись, стукнула кулачком.
О, как ей хотелось уничтожить это место!
— Оно выпило из нас жизнь, — пробормотала она.
Сжав кулаки, закрыла глаза, и темнота ее воображения мгновенно заселилась жуткими картинами.
Взрыв огня, превращающий Пустошь в горстку пепла… Огромные полчища саранчи, сметающие все на своем пути, не оставляющие камня на камне…
Колокольчики…
— Ми-ла, видишь, как глемят колокола?
Перед глазами всплыло смеющееся личико.
Воспоминание о сестренке стерло улыбку с Мириного лица. «Нет, — отмела Мира сладкие картины мести. — Пока здесь остался хоть один ребенок, я не стану этого делать. Ради тебя, малышка… Все было бы куда проще, если бы я могла просто умереть. Если бы в душе у меня еще не было греха. Но — я уже не безгрешна, а значит, я вернусь. Вернусь снова, чтобы стать куклой. Чтобы…»
Она судорожно глотнула воздух и закончила мысль, холодно глядя в темноту:
— Нет, вы не дождетесь еще одного чудовища, мои дорогие… Я помню, что сюда не возвращаются только дети.
* * *Темнота теперь снова разговаривала.
Павлик зажал уши, чтобы не слышать, но голосам было наплевать. Они находили лазейки, проникали в мозг и не переставали издеваться над ним.
Грубые и мужские, они постепенно вытеснили Женский Голос, который мальчик от отчаяния уже считал своеобразной защитой. Они сквернословили и ругались, утверждая, что мальчик им не нравится, он им мешает.
Где-то заплакала малышка. Боже, что они с ней делают?
Мальчик слышал грязный смех.
— Мамочки, помогите, мне так бо-ольно…
Детский плач становился невыносимым, таким же страшным, как и этот ужасный хохот.
«Они делают с ней что-то ГРЯЗНОЕ», — догадался мальчик и вскочил.
Со мной они собираются сделать то же самое!
Он почувствовал приступ тошноты.
Нет!
Он бросился к входной двери и резко распахнул ее.
Оттуда, вместе с холодным воздухом, ворвались слабые лучики лунного света.
Мальчику не стало легче от них — наоборот!
Теперь комната была заселена высокими и страшными раскачивающимися тенями, и эти тени смеялись и тянули к нему длинные, чересчур длинные руки.
— Нет, пожалуйста, не надо, — прошептал, зажмуриваясь, малыш и отступил на улицу. — Не надо…
Чья-то рука тронула его за плечо.
Он резко обернулся и увидел перед собой две застывшие улыбки. Эти лица он знал слишком хорошо!
— Пойдем с нами, малыш, — сказала старая дама.
Ее муж закивал и, облизнув губы, захихикал.
— Нет! — закричал Павлик. — Я не хочу, не хочу, не хочу!
Вырвавшись из ее цепких пальцев, он побежал вниз, по дороге, туда, где сверкал озаренный огнями путь.
* * *Тонкие пальцы Юлиана медленно играли перстнем, надетым на палец.
Душка, как зачарованная, смотрела на плавные эти движения, не в силах оторвать взгляда и одновременно испытывая слабое, но все возрастающее раздражение — бледность и пластичность рук вдруг показались ей чересчур наигранными, театральными и неестественными.
Она задумалась, потому что в природе существовало еще одно слово, но она как-то все не могла его вспомнить, хотя оно дало бы полное определение.
Что-то женское было в его движениях, будто он приглашал ее полюбоваться своим перстнем.
ПЕРСТНЕМ!
Ах да…
Она присмотрелась — перстень был в виде змеи. Эта странная Змея свернулась в кольцо и почему-то кусала свой хвост.
Когда-то он рассказывал ей про Уробороса. Змея, дарующего вечность всякому, кто поклонится ему. Кто станет Служителем.
— Но это только легенда, — сказала она тогда. — Всего лишь сказка. Я никогда не смогу вернуть сюда Мишку. И ваш мифический Змей этого не сможет!
Он в ответ загадочно улыбнулся.
— Все зависит от степени мастерства, — сказал он. — Но пока еще рано. Пока ты не поймешь этого.
Змеиное, вот! Она улыбнулась, потому что ей удалось понять, на кого он похож.
На Змея.
— И мы оказываемся в полном одиночестве, — печально говорил Юлиан. — В гордом одиночестве. Потому что за Знание надо платить. Люди глупы и жестоки, моя девочка. Они ищут гнилую бренность — посмотри, как они убоги. Им не хватает величия даже в религии. В Бога они выбрали бродягу, который нашептывал им в уши сладкие словечки, — ах, какие обещаньица он им выдал!
