Борис Левандовский - Бабай
– Все, нам пора.
Левшиц поцеловал его на прощание в щеку и крепко, по-мужски, пожал руку. Как взрослому.
– Остаешься за главного. Я на тебя рассчитываю, мужик.
Назар заставил себя улыбнуться.
– Я постараюсь, па.
Отец выходил последним. Еще раз обернулся – Назару показалось, он сильно волнуется; это, конечно, из-за мамы и смерти дяди Артура, нелепой смерти прямо у них в доме. Однако у него был такой взгляд, словно он сомневался, что поступает правильно именно сейчас.
Это длилось секунду, затем дверь захлопнулась за его спиной.
Назар остался один.
ЧАСТЬ 3
Берлога
Дети редко говорят прямо о том, что их тревожит больше всего, но их глаза – не лгут никогда.
(Н. Левшиц «Детство, билет в таинственное государство»)Основные приготовления заняли всего около четверти часа – так, будто Назар все планировал заранее, а теперь ему лишь оставалось придерживаться тщательно намеченной последовательности в своих действиях.
Казалось, вещи сами подсказывали очередность.
Но чувство нарастающего страха не покидало его ни на минуту, билось в животе здоровенным скользким угрем, смаковало внутренности, рвалось наружу из замкнутого пространства. Стоило поддаться искушению замедлиться, допустить сомнения – и оно было готово тут же взять окончательно верх над ним, сожрав остатки решимости.
После ухода взрослых Назар не мешкая зажег свет по всей квартире, не исключая ванной и туалета. Обвинять себя в излишней осторожности было неуместно. Затем, следуя быстро формирующемуся в голове плану, переоделся в одежду, в которой обычно ходил гулять на улицу: джинсы (он неожиданно обнаружил, что умудрился вырасти из них на два пальца всего за три летних месяца, но заметил это почему-то только сейчас), легкая голубая рубашка на короткий рукав – подумав, Назар добавил поверх нее свой любимый серый джемпер, который ему связала Валерия минувшей осенью (вряд ли погода в ночную пору обещала быть жаркой), – и обул кроссовки. После чего отомкнул дверной замок, оставив саму дверь закрытой, – на случай, если затея обернется самым паскудным образом к нему задницей и вынудит спасаться бегством из дому.
Вернувшись в спальню родителей, он вырвал лист из старой газеты, разделил его на четыре примерно равные части, скомкал бумагу в шарики и, целясь в центральный ромб настенного ковра, метнул их поочередно с середины комнаты. Два попали точно в цель, один зацепил границу красно-синего ромба и еще один ушел на пол-ладони вправо. Возможно, по вине все еще сильной боли в руке – а она, как назло, была правой.
Назар подобрал газетные шарики и повторил серию бросков. Три в цель, один немного выше. Удовлетворенно кивнул сам себе. Неплохо.
Потом расстегнул «молнию» на сумке дяди Артура – ее принес в спальню отец, когда искал паспорт, перед отправкой тела в морг. Однако тот обнаружился во внутреннем кармане пиджака, вместе с которым Левшиц вынес сумку, и поэтому, к теперешней радости Назара, так и не удосужился в нее заглянуть.
Весь свой замысел Назар построил на том, что в ней находилось.
В карманах джинсов он разместил уже настоящие метательные «снаряды» – их также было четыре – которые до того находились в сумке между теми же рубашками, что и пистолет. Его Назар достал в последнюю очередь. Но сразу отложил в сторонку, вспомнив еще кое о чем. Про ярко-желтый значок, который нашел днем на кухне вместе с посланием. Значок, присланный ему по вневременной почте безымянным мальчиком.
Он отыскал его в одном из карманов снятых перед этим спортивных брюк. И явственно ощутил тепло, исходившее от улыбчивого, похожего на веселое солнце кругляка, словно тот перешел прямо к нему – от старого хозяина к новому – сохранив еще живое прикосновение рук.
Что касалось послания, то его нигде не было видно. Назар попытался вспомнить, куда его задевал и еще раз внимательно осмотрел комнату. Кажется, последний раз он держал его в руках, когда вбежал в спальню родителей, чтобы заступиться за Валерию. А вот после… Он напрочь позабыл об этих слегка пожелтевших сложенных листках, хотя неоднократно на протяжении дня, а затем и ночи, думал о послании.
Исчезновение письма взволновало Назара, однако следовало отложить его более тщательные поиски на потом. Пора было браться за дело.
Приколотый к джемперу слева на груди значок добавлял уверенности и вселял чувство, что он не один.
Все верно – теперь их было двое.
* * *Всю дорогу Михаила Левшица не покидало назойливо колющее чувство допущенной ошибки – пока не досягаемой для четкого понимания, похороненной в нагромождении множества внезапных событий и хаосе эмоций. Ошибки того рода, что осознаешь лишь тогда, когда становится уже слишком поздно.
Валерия сидела рядом на длинном узком сидении вдоль борта, опустив голову ему на плечо, вздрагивая и приоткрывая осоловелые глаза, когда машину подбрасывало на ухабах. Середину салона занимали носилки с целиком накрытым грязно-белой материей телом. По другую сторону от них сидели медсестра и санитар, врач занял место в кабине рядом с водителем.
Машину несколько раз подряд тряхнуло, Валерия заворочалась у него на плече и снова успокоилась.
Очень сильное чувство очень большой ошибки…
Еще во время прощания с сыном – странно затянувшегося, напряженного какого-то – у него возникло впечатление, пацан что-то замышляет. И вместе с тем испытывает страх, который не в состоянии полностью скрыть. Будто внезапно решился на отчаянный поступок.
Однажды в детстве Левшицу пришлось заставить себя вызвать на драку большого парня, который был на четыре года старше и намного сильнее его, за то, что тот ради забавы сломал три пальца на руке его лучшему другу, в игре под названием «Пять минут гестапо», и – черт побери! – тому самому, что сейчас, медленно остывая, трясся на носилках перед ним, накрытый грязной простынею. В тот день он случайно увидел, выходя из дому, свое лицо в зеркале. Такой же взгляд был и у Назара тогда в коридоре.
Но что мог замышлять его восьмилетний сын, оставшись ночью дома один? На что мог решиться?
– О, черт!.. – пробормотал Левшиц, хмурясь от смутной догадки, за что удостоился двух беглых взглядов с сидения напротив.
«Нужно будет сразу же позвонить домой, когда доберемся до больницы. Только бы пацан не успел натворить глупостей».
* * *Пистолет показался Назару неожиданно тяжелым, будто кусок железа, которым, в сущности, он и являлся – около килограмма собранных в убийственный механизм металлических частей и деталей. Он напоминал одну из тех «пушек», какими любят размахивать крутые парни в старых боевиках. Динозавр в семействе легкого оружия. Назар, привыкший к незаметному весу пластиковых игрушек, плюющихся водой или щелкающих пистонами, усомнился, сумеет ли вообще удержать его в руках, если доведется стрелять.
