Алекс Мередит - Путь к Сатане
Глава 15
Меня разбудил телефонный звонок. Еще не вполне проснувшись, не осознавая, где нахожусь, я взял трубку. Голос Консардайна разбудил меня, как ведро холодной воды:
– Доброе утро, Киркхем. Не хотелось прерывать ваш прекрасный сон, но не хотите ли позавтракать со мной, а потом проехаться верхом? У нас тут отличные лошади, а утро такое прекрасное, что жаль его упускать.
– Хорошо, – ответил я. – Буду готов через десять минут. Как мне вас найти?
– Позвоните Томасу. Я жду. – Он повесил трубку.
Солнце сияло сквозь окна. Я взглянул на часы. Скоро одиннадцать. Я проспал почти семь часов. Позвонил Томасу.
Сон, плавание в бассейне и яркое солнце отодвинули тень Сатаны за край мира. Насвистывая, я с раскаянием понадеялся, что Ева чувствует себя так же хорошо. Лакей принес мне то, что Баркер назвал бы "по-настоящему шикарный", – костюм для верховой езды. Он проводил меня в солнечную старомодную приятную комнату, выходящую на широкую зеленую террасу. За маленькими столиками завтракали с дюжину приятно выглядевших людей. Некоторых я встречал накануне вечером.
В углу я увидел Консардайна и присоединился к нему. Мы отлично позавтракали, по крайней мере я. Консардайн, казалось, не думал о еде. Его речь, слегка сардоническая, была интересна. Во время завтрака наша встреча в комнате Евы не упоминалась. Он не сделал ни малейшего намека на нее. Я, следуя его примеру, тоже.
Оттуда мы направились в конюшню. Консардайн взял сильную черную кобылу, которая заржала ему навстречу. Я поехал на стройном чалом жеребце. Легким галопом мы проехали вдоль беговых дорожек с препятствиями, которые вились в густом пролеске из сосны и дуба. Время от времени встречались охранники, которые вытягивались и приветствовали Консардайна. Ехали мы молча.
Неожиданно мы выехали из леса. Консардайн натянул узду. Мы находились на расчищенной вершине низкого холма. В ста ярдах под нами блестели воды залива.
Примерно в четверти мили от нас стояла красавица яхта двухсот футов длиной и не более тридцати в ширину. Приспособленная для океанских плаваний, прочная, скоростная. Ее окраска и медные украшения сверкали белизной и золотом.
– "Херувим", – сухо сказал Консардайн. – Принадлежит Сатане. Он назвал ее так, потому что она выглядит безупречной и невинной. Есть у нее и более точное название, но оно неприлично. Кстати, она делает тридцать узлов в час.
Я перевел взгляд от яхты на прочный причал, выдававшийся в море. Возле него располагался целый флот из катеров и быстроходных моторных лодок. Заметил я и по-старомодному разбросанный дом, скрывавшийся среди деревьев недалеко от берега.
Мой взгляд следовал за изгибом берега. В нескольких сотнях ярдов от причала находилась груда скал, больших булыжников, оставленных ледником, некогда покрывавшим остров. Я вздрогнул и всмотрелся внимательней.
На одном из них стоял Сатана, в черном плаще, сложив руки; он смотрел на сверкающую яхту. Я тронул руку Консардайна.
– Смотрите, – прошептал я, – Сата... – и замолчал. Скала была пуста. Я отвел взгляд на долю секунды. Однако за это время Сатана исчез.
– Что вы увидели? – спросил Консардайн.
– Сатану, – ответил я. – Он стоял на скале. Куда он делся?
– У него там проход, – равнодушно ответил Консардайн. – Туннель, идущий от большого дома к берегу.
Он повернул обратно в лес. Я последовал за ним. Мы проехали еще с четверть мили. И выехали на небольшую поляну, по которой протекал ручей. Консардайн спешился и бросил поводья на шею кобылы.
– Хочу поговорить с вами, – сказал он.
Я пустил жеребца пастись и сел рядом с Консардайном.
– Киркхем, из-за вас мир под моими ногами покачнулся, – отрывисто сказал он. – Вы заронили во мне черное сомнение. Одна из немногих вещей, за которые я готов был ручаться жизнью, та, что игра Сатаны в семь следов честная. А теперь – теперь я не поручусь.
– Значит, вы не принимаете свидетельства Баркера?
– Поговорим прямо, Киркхем, – холодно предупредил он. – Вы предположили, что Сатана управляет шаром с черного трона. Своими скрытыми руками. Если это правда, то у него хватит ума делать это так, что Баркер, разглядывая механизм, ничего не сможет увидеть. Вы это знаете. Говорите прямо, повторяю вам.
– Мысль, что Баркер может ошибиться, приходила мне в голову, – ответил я. – Но я предпочел, чтобы вы сами до нее додумались. Я сказал достаточно.
– Слишком много – или недостаточно. Вы зародили во мне сомнение. Значит, вы меня от него и избавите.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что вы должны установить правду. Верните мне веру в Сатану или превратите сомнения в уверенность.
– А если я сделаю второе... – оживленно начал я.
– Вы нанесете ему удар сильнее, чем пулей или кинжалом. Вы будете не один в вашей борьбе. Это я вам обещаю.
Голос его звучал хрипло, рукоять кнута внезапно с треском сломалась под нажимом сильной руки.
– Консардайн, – резко сказал я, – почему вас так сильно трогает возможность того, что Сатана играет нечестно? Я думаю, что здесь вы к нему ближе всех. Служба ему, как вы говорите, дает вам возможность осуществить все желания. И вы сказали, что он – щит между вами и законом. Какая разница для вас тогда, как он играет своими семью следами?
Он схватил меня за плечо, и я вздрогнул от боли.
– Потому что надо мной висит приговор Сатаны к смерти!
– Над вами?! – с недоверием воскликнул я.
– Восемь лет назад был произнесен этот приговор. Восемь лет он пытал меня, как подсказывали ему его капризы. Иногда намекал на возможность немедленного осуществления приговора. Иногда почти обещал отменить его. Иногда мог пообещать другую возможность подняться по ступеням. Киркхем, я не трус, но смерть наполняет меня ужасом. Если бы я знал, что она неизбежна, я смотрел бы ей в лицо спокойно. Но я считаю ее вечной тьмой, забвением, уничтожением. Что-то во мне отшатывается от этого, сжимается в ужасе, в отвращении. Киркхем, я люблю жизнь.
Если игра честная, он в своем праве. Но если она нечестная – значит, все эти восемь лет он играл со мной, насмехался надо мной, делал из меня посмешище. И, по-прежнему насмехаясь, смотрел бы, как я, не сопротивляясь, принимаю смерть, на которую он обрек меня, – ведь я верил, что связан своей клятвой.
Этого, Киркхем, простить нельзя. Я, во всяком случае, не прощу!
И это не все. Я видел множество мужчин и женщин, поднимавшихся по ступеням, рискуя всем по слову Сатаны. Я видел, как некоторые из них спокойно шли на смерть, как пошел бы и я. Но их честь, как и моя, оказывается, покоится на бесчестности. А другие уходили сломленные и плачущие. Как Картрайт. А Сатана смеялся. И есть много таких, которые, подобно мне, живут под отложенным приговором. И все это вызвано меченой картой? Если это так, говорю вам, Киркхем, такое не должно существовать! Не должно!
