Александр Арбеков - Две ипостаси одной странной жизни
— Ну, что ты такое говоришь! — побледнел и поспешно оглянулся вокруг себя мой друг.
— Говорю, что хочу! — усмехнулся я. — Одним словом, живём мы в каком-то цирке!
— Да, цирк, есть цирк. Ты прав.
— Да…
— Вот так…
— А, вообще, на что сдались тебе эти несчастные «Мистрали?», — возмутился друг. — Эти убогие лоханки! Мы сами вполне способны соорудить точно такие же корабли на своих верфях.
— Они, ну, «Мистрали», конечно, на хрен нам сейчас не нужны, а с Египтом договор их купли-продажи имеет какую-то тёмную подоплёку. Но вопрос отказа от поставки «Мистралей» в Россию имеет принципиальный характер для нашей державы! Я — ПАТРИОТ! Да жаль, что наши доблестные десантники не облюбовали эти корабли для дальнейшего свершения выдающихся подвигов во славу нашей Родины!
— Я тебя понимаю, конечно. Но давай сменим тему.
— Согласен.
— Я вспомнил! У меня имеется бутылка великолепного коньяка. Он очень и очень неплох. Но, правда, он французский.
— Никаких французских коньяков! — гневно закричал я. — Никаких вражеских напитков!
— Дорогой, да хватит же!
— Нет, не хватит! — хмуро произнёс я. — Всё существенное и важное подчас начинается с незаметного и очень малого.
— Великолепно сказано! Очень умно! — восхитился мой любовник. — И какое же отношение к тебе имеет данный афоризм?
— Самое прямое. И ко мне и к другим патриотам и не патриотам.
— А конкретнее?
— Сегодня ты пьёшь вражеский коньяк или виски, а завтра Родину продашь!
— О, как сурово и безапелляционно!
— А то! — мрачно усмехнулся я, а потом, подумав, сказал. — Но ко мне это утверждение в общем-то не относится.
— Почему?
— Сколько бы я не пил вражеских напитков, всё равно останусь патриотом. С моим-то характером и железной волей!
— Так, я открываю заветную бутылку французского коньяка, — обрадовался мой друг.
— Нет! — сделал я рукой отрицательный жест.
— Жаль, жаль… — вздохнул мой собеседник. — Слушай, а почему эти странные темы появилась у тебя именно сейчас?
— Какие?
— Патриотизм. Десантники.
— Во-первых, сильно обострена международная обстановка. Посмотри, что творится на Ближнем Востоке. Так и до глобальной войны можно дойти. А во-вторых, видимо пришло моё время. Проснулся внутри меня настоящий десантник! Эти бравые парни способны на многое. Эх, мы ещё покажем всем недругам кузькину мать!
— Дорогой, успокойся.
— И прекрати называть мня этим пидорным и позорным прозвищем, — «дорогой».
— А как тебя впредь называть?
— Друг мой. И никак более.
— Хорошо.
— Ненавижу!
— Кого конкретно?
— Прежде всего — тебя!
— Почему?! — ужаснулся мой друг.
— А потому, что ты не ценишь и даже не любишь десантников!
— Я их безумно ценю и люблю! — горячо заверил меня мой приятель. — Готов отдаться любому из них и даже нескольким сразу в любых позициях посреди берёзовой рощи или даже в фонтане ради нашей могучей Родины и достижения великих побед!
— Смотри у меня! Чтобы больше не было никаких непонятных, противоестественных и лишних наклонностей и извращений!
— Ну, что ты, как можно!?
— Гремят колокола! Отчизна зовёт и ждёт! Ей нужны суровые, прямые, честные, мощные, волевые и лихие ребята без всяких там гнусных отступлений от естества!
— Конечно, конечно! — истово заверил меня мой любовник и припал к моему члену ртом так искусно, что я почувствовал всё испепеляющий оргазм уже через несколько минут.
Ну и славно… Что такое слова? Сотрясение воздуха, которое проходит через доли секунды. А что такое истинные чувства и необыкновенные, и совершенно сладостные ощущения, и незабываемые впечатления?! Название им — экстаз! Он на века!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Неожиданное случается в жизни чаще, чем ожидаемое.
Плавт.Опасность я почувствовал сразу и интуитивно. Неторопливо и задумчиво шёл я по ночному городу, всё ещё пропитанному волнующими запахами недавно ушедшей в небытие весны, был углублён в себя, думал о чём-то абстрактном, а то и о вполне конкретном, а тут вдруг вклинилось в мой благостный мозг нечто непонятное, странное и совершенно чужеродное, и крайне неприемлемое для обычного человеческому сознания. Явственно ощутил я позади себя присутствие мощного и безжалостного разума, пронизывающего меня насквозь. Я насторожился, напрягся, сосредоточился.
Шаги за спиной! Неужели, — грабитель или убийца?! Мне только этого не хватало! О, Боже! Вляпаться в такую глупую ситуацию! А, собственно, почему она глупая? Вполне естественная, повторяющаяся из века в век. Ничего необычного. Меньше следует слоняться неизвестно где по ночам! Элементарная истина.
И так… Если я менял темп движения, то кто-то тоже менял его. Если я приостанавливался или ускорялся, то кто-то делал то же самое. Но никто меня не догонял, никто на меня не нападал. Странно, очень странно! Что происходит? Я запаниковал, ускорил шаг и чуть не побежал. Но потом взял в себя в руки, приостановился, расслабился, а потом снова напрягся, привычно и судорожно сжал в руке свой выкидной нож и резко оглянулся. Неподалёку маячила какая-то непонятная фигура, вся в чёрном. Почему именно в чёрном? Странно, очень странно…
Как там у Есенина? «Чёрный человек». Эх, товарищ или господин Есенин… То ли Чёрный Человек действительно ходил вокруг да около нашего знаменитого поэта, то ли поэту он просто привиделся и почудился в пьяном угаре… Скорее всего так. Но суть совершенно не в этом. Суть в том, что именно сейчас и неподалёку от меня стоял кто-то весь в чёрном и пристально, загадочно и крайне мрачно смотрел на меня. Почему я увидел его взгляд? Да потому, что незнакомец находился под тусклым, жёлтым, довольно вялым и немощным фонарём и изучающее, и очень внимательно и пристально рассматривал меня со всех сторон.
— Я, вообще-то, увы, не Моцарт. Мне никто не заказывал Реквием, — осторожно произнёс я.
— Скоро я вам его закажу. Ну, а что касается Моцарта…
— Вынужден признать очевидный факт. Этот тип написал пару-тройку великих вещей.
— Под неким типом вы подразумеваете одного из самых гениальных композиторов всех времён и народов? — усмехнулся Чёрный Человек.
— Да, его: бродягу, истерика, пьяницу, прощелыгу, распутника и ловеласа… — смело заявил я, а потом несколько смутился.
— Этот бродяга написал такое количество гениальных вещей, что всем композиторам на свете и не снилось. Допустим, «Реквием» изумителен и потрясающ. Я считаю, что его «Реквием» — самое выдающееся и грандиозное музыкальное произведение на этом свете. Навеки удивлён и даже заворожен. «Реквием» Верди по сравнению с «Реквием» Моцарта — это так, детская игрушка, хлопушка, немощные потуги прыщавого юнца, обладающего массой комплексов. Но, только одно меня утешает в сложившей ситуации.
