Иван Панкеев - Копья летящего тень
— Вряд ли поможет? Почему? Молоток есть, руки на месте, — мне хотелось быть бодрым и уверенным в себе.
— Кажется, тут дело не в молотке.
— А в чем же?
— Я еще и сам пока не знаю, но некоторые мысли появились. Для начала давай-ка позвоним Михалычу, тут пахнет его промыслом.
— Но почему — Михалычу? Он что, кресло будет чинить?
Мы оба засмеялись. Георгий Михайлович, лет двадцать занимающийся экстрасенсорикой, еще с тех времен, когда она иначе как шарлатанством не называлась, мог многое, но ни отвертки, ни молотка, ни пилы держать в руках не умел; на сей счет у него была даже аксиома: мол, пианист, чистящий картошку, — преступник, ибо подвергает свои пальцы опасности.
Михалыча любили за безотказность, за энциклопедические познания, за умение избегать конфликтных ситуаций и за то, что он умудрялся дружить со всеми тремя своими женами: двумя бывшими и одной теперешней, Викой. И каждый из знакомых держал его про запас, как тяжелую артиллерию, не дергая по мелочам. Мало ли, что может случиться: сглаз, не приведи Господи, или еще что-либо непонятное, — уж тогда к нему, к Михалычу. Или — появившиеся болезни после переезда на новое место: опять к нему; он пройдет по комнатам со своими рамками, «ощупает» руками воздух вокруг стола, дивана, кресла, и сразу выдаст: что стоит на своем месте, а что надо немедленно переставить, и куда именно. Но почему Макаров вспомнил о Михалыче, которого сам недолюбливал за излишнюю разговорчивость и вещизм.
— Нет, кресло он чинить, конечно, не станет, — пояснил Макаров, — но зато сможет сказать, что с ним случилось.
— С кем? — не понял я.
— Не с кем, а с чем. С креслом.
— Не понял. При чем здесь Михалыч-то? А что ты прицепился к этой мебели? Пойдем лучше чай пить, у тетки прекрасный заварной чайник — чудо, она специально какой-то слой с внутренней стороны наращивала и никому не разрешала его смывать. Аромат!
— Чай — это хорошо, — согласился Макаров. — Это даже замечательно. Но без Михалыча нам не обойтись. Да, кстати, и чайник я на твоем месте поберег бы…
В это время на кухне послышался хлопок — будто что-то уронили на пол. Быстро взглянув друг на друга, мы, столкнувшись в коридоре плечами, устремились на кухню.
Большой красный чайник — теткина радость и гордость — как-то по-старчески осел на столе, залитом коричневой заваркой. Трещина струилась по всей окружности, чуть ниже носика…
— Леня, что это значит? — беспомощно оглянулся я на доктора. — Ты ведь только что предупредил… И именно о чайнике…
— Я бы мог назвать еще пяток вещей, и не ошибся бы. Теперь я точно знаю, что нам нужен Михалыч.
Карасев на мою просьбу приехать откликнулся, как всегда, моментально. Он принадлежал к тому типу людей, которые не любят откладывать на завтра то, что им самим интересно сегодня. А в данном случае его интерес был двойным: во-первых, он еще не видел нового моего обиталища (а осматривать чужие квартиры Михалыч обожал, тут же перенимая какое-нибудь решение, планировку, удачный уголок и перенося это в свой дом); во-вторых, ему негде больше было встретиться с Макаровым, ибо особых взаимных симпатий они не испытывали, но как профессионалы были один другому интересны и ревностно следили за публикациями и докладами друг друга.
Карасева мы решили встретить на остановке: дороги он не знал, да и нам оставаться в разрушающемся доме, среди умирающих вещей не очень хотелось.
— Так что же случилось? — спросил я по пути к автобусной остановке.
— Очень похоже на энергетический вампиризм, — задумчиво ответил Макаров и, спохватившись, видимо, вспомнив, что он не на лекции, добавил, — понимаешь, не только человек, но и животные, растения, вещи имеют…
— Биополе? — не выдержал я.
— Да, но биополе, или как его еще называют — жизненное поле, энергетическая оболочка — это лишь одна из составляющих частей ауры. Вокруг каждого человека и каждой вещи есть аура, такое свечение, как корона вокруг солнца. В нее входят и астральное, и ментальное, интеллектуальное поля. Даже мумии имеют свою ауру. Но она почему-то отсутствует у некоторых вещей в твоем доме. Мне так показалось, хотя это и нонсенс. Давай дождемся Карасева, он утверждает, что видит ауру, заодно и посмотрим, все ли он видит…
Михалыч не зря считался классным экстрасенсом или, как его называли проще — магом, а сложнее — сенситивом. В первые же минуты, еще на остановке, окинув меня придирчивым взглядом, он спросил:
— И давно это с тобой?
— Что? — не понял я вопроса.
— Ну, не знаю точных проявлений — наверное, слабость, усталость, выжатость, недомогание. У тебя рыхлое и очень маленькое биополе, на грани обморока.
— Обморок был вчера, — простодушно признался я, забыв об уговоре с Макаровым не раскрываться перед Михалычем до тех пор, пока тот не войдет в квартиру.
— Так-так-так… — застрекотал Карасев, и я понял, что теперь уже не отвертеться, придется рассказывать обо всем, как на духу.
Спасти меня мог только Макаров. Что он, блюдя не столько мои, сколько свои научные интересы, и сделал.
— Георгий Михайлович, — мерно загудел он, — наш друг переехал в новую квартиру, и надеялся, что вы подскажете ему, как лучше разместить мебель.
Я понял, что начинается игра, течение которой надо держать на контроле: иногда два доктора доходили до колкостей и затем подолгу не общались.
— Но, коллега, это ведь и в ваших силах, — моментально парировал Карасев.
— Не сочтите за лесть, коллега, но мне доставляет истинное удовольствие наблюдать за вашей работой, — не остался в долгу Макаров.
— А еще лучше — выпить водочки, пока она там не закипела, — вставил я не в унисон и не по теме первое, что пришло в голову, лишь бы прервать их взаимные «реверансы».
— А что, по рюмочке-другой нам очень даже показано, особенно по субботам, — подхватил Михалыч.
Мы уже входили в подъезд.
Как пес, попав в незнакомую обстановку, долго и осторожно принюхивается, так и Карасев, смешно вытянув короткую шею и наклонив голову набок, словно прислушивался-приглядывался к происходящему в квартире, к стенам, потолку, коврам, мебели.
— М-да, батенька, у вас тут как Мамай прошел.
— В каком смысле? — сделал я вид, что не понимаю, о чем речь. Хотя, собственно, никакого вида делать и не надо было, я действительно не понимал, что происходит в моей квартире, почему встревожены мои приятели — уважаемые врачи.
— Полагаю, Леонид Иванович уже кое-что сказал вам, — испытующе посмотрел на меня Карасев.
— Нет, не успел, — пришел на выручку Макаров, избавив меня от необходимости лгать, — я сразу же попросил Ивана позвонить вам, потому что для меня здесь много неясного.
