Рене Маори - Никогда не смотри через левое плечо
Дьюла слабым голосом рассказал, что мы выдержали схватку с волками, которые «как видно, с ума сошли от голода». Среди купцов нашелся один, знающий лекарское дело. Он промыл и перевязал наши раны, сокрушенно покачивая головой. По крайней мере, ему удалось остановить кровь, залив раны каким-то снадобьем, которое нашлось в его поклаже. Потом он развел в воде несколько капель другого средства и дал нам выпить. Это уняло боль, и меня начало клонить в сон. Я дотащился до телеги и уснул, да так крепко, что проснулся лишь в полдень следующего дня, с удивлением обнаружив, что мы находимся уже далеко от того места, где все произошло. Да полно, было ли это на самом деле? Впрочем, повязка на шее не дала мне усомниться в реальности вчерашних событий.
Однако на этом мои злоключения не кончились. Боль в шее не унималась, к тому же началась сильнейшая лихорадка. Я содрогался от холода, лежа на соломенном тюфяке в тряской телеге, а видения одно другого кошмарнее проносились перед моим воспаленным взором. Иногда я приходил в себя и понимал, что еду в купеческом обозе, но потом сознание вновь покидало меня, и я уносился на волнах бреда. Я пылал от жара, снедающего мое тело, одежда промокла от пота, но я трясся от дикого холода и боли. Однажды, в момент короткого просветления, я увидел, что нахожусь в телеге один, мой друг исчез. Позже я узнал, что он умер, и купцы похоронили его где-то в лесу. Я и сам находился между жизнью и смертью. За три дня я не съел ни кусочка, лишь выпил несколько глотков воды, принесенной заботливым Петером. Потом состояние мое ухудшилось настолько, что купцы вынуждены были меня оставить, поручив заботам хозяина последнего на дороге венгерского постоялого двора. Они даже щедро заплатили ему вперед за несколько дней.
Глава 3 (Старинная тетрадь)Хозяин был человеком недоверчивым, но добрым. Вместо того чтобы бросить меня умирать на улице, он сразу же вызвал лекаря, дабы убедиться, что у меня не чума. Был проведен осмотр, и никакой чумы у меня не оказалось. Я умирал от загноившейся раны на шее, причинявшей мне жуткую боль
– Он не дотянет до вечера, – сообщил лекарь, – а я могу только немного облегчить его страдания.
– Вот несчастье-то, – вздохнул хозяин, – если он умрет – это будет плохим знаком. До сих пор в моем заведении никто еще не умирал.
Я слышал их разговор, как сквозь толщу воды, он перебивался другими голосами – резкими, словно какие-то люди громко переговаривались по обе стороны моей постели. Казалось, эти голоса также обсуждают мою судьбу, однако они были такими громкими и неприятными, что причиняли физическую боль, проникая через уши прямо в мозг. Иногда эти голоса усиливались так, что заглушали все прочие звуки. Это было невыносимо, и я, несмотря на жестокую слабость, пытался попросить их говорить тише, иначе они разорвут мою несчастную голову. Но мои просьбы оставались без ответа. Вдобавок я не мог разобрать ни слова и тогда решил, что умираю в незнакомой далекой стране. На самом же деле я так и не успел выехать из Венгрии.
Последние сутки были самыми мучительными в моей жизни. Никогда ни до, ни после этого мне не приходилось испытывать таких страданий. Ни на минуту не утихающая пульсирующая боль в шее белыми вспышками отдавалась в закрытых глазах. Все тело ломило, словно в каждую кость вонзались сотни раскаленных игл. Голоса усилились до такой степени, что я ничего не слышал, кроме их диких криков у себя в голове. Они не давали мне заснуть и спокойно умереть. И я уже молил Бога о смерти, которой раньше так страшился. Но и Бог отступился от меня. В ночь, когда я встретил вампира, моя бессмертная душа без моего согласия была передана совсем другому хозяину.
Наконец под утро мне стало легче, а через несколько часов я понял, что здоров. Боль, терзавшая меня в последние дни, прошла. Голоса сначала ослабли до невнятного шепота где-то на периферии сознания, а потом и вовсе пропали. Но я был так слаб, что не мог пошевелить и пальцем, даже открыть глаза не было сил.
Пока я блаженствовал, наслаждаясь внезапно наступившим облегчением, в комнату кто-то вошел.
– Да он мертв! – сказал незнакомый голос. – Всегда вы меня поздно зовете. Какое уж тут соборование, когда отпевать в пору…
– И, правда, преставился, – услышал я голос хозяина. – Вот несчастье-то. Должно быть, под утро отошел. От меня чего хочешь, отец Бонифаций? Я не сиделка следить тут за постояльцами.
Я попытался открыть глаза или хотя бы пошевелиться. «Я жив, я жив!» – кричало все внутри меня, но и только. Ни одного слова не вырвалось из моих сомкнутых губ. Люди еще не научились распознавать мысли. Отец Бонифаций забормотал надо мной молитву, глотая слова. В дежурных словах не было ни капли души. Он барабанил их, как барабанит дождь по крыше – сухо и монотонно. Такая молитва не явится подспорьем на пути в загробное царство. И странная мысль посетила меня: скольких же покойников вот такие святые отцы так и не довели до Бога? Внешне все казалось нормальным, сам не раз присутствовал при соборовании и прочих приготовлениях, но, выходит, для служения Богу требуется что-то большее, чем простое знание молитв.
Эти двое удалились, а через какое-то время пришли другие, судя по голосам, могильщики. Они небрежно завернули меня в простыню, на которой я лежал, и начали ее сшивать. Я ясно слышал, как толстая игла протыкала ткань, и как за ней протягивалась нитка.
«Сейчас меня похоронят», – понял я. Но поделать ничего не мог. Оставалось только ждать момента, когда мои члены вновь обретут гибкость.
Могильщики подняли мое спеленутое тело и переложили его на жесткие носилки.
– Какой снежище валит, – сказал один из них. – Не помню такого снегопада в последние годы. А холодина…
Я не чувствовал ни холода, ни прикосновения хлопьев снега, которые должны были бы промочить простыню насквозь. Я вообще ничего не чувствовал кроме покачивания носилок в такт шагам. Эти двое никак не могли приноровиться идти в ногу. Носилки швыряло из стороны в сторону, потом они накренились, и я понял, что меня стряхнули в яму. И тут же комья земли начали шлепаться на мой саван.
– Земля смерзлась, не закопаем как надо, – бурчал могильщик.
– Да брось, – отвечал второй. – Пока зима, с ним и так ничего не случится, а к весне земля оттает и облепит его, как миленького.
– А ну как волки разроют и утащат?
– Да пусть их тащат. Волк – тоже тварь божья, есть хочет.
Про себя я поразился иронии ситуации. Совсем недавно я рассуждал так же. Странно, но я не испытывал ни страха, ни какого-либо неудобства. Казалось, я должен вопить про себя от ужаса, ведь меня живым закапывают в могилу! Я попытался сказать себе это, но тело отреагировало на удивление спокойно. Я был совершенно невозмутим, как будто чувствовал – все должно идти так, как идет. В конце концов, я прекратил вызывать в себе панику и отдался на волю случая. Странное оцепенение не проходило, но никаких неудобств оно не причиняло.
