Леонид Моргун - Сатанинская сила
— А для чего же тогда? — изумился Заплечин. — Не для жизни же вечной?
— Вот именно для нее, — заявил Горелов и обратился к согражданам: — Короче гря, братцы, вы что же, совсем уже очумели? Ась? Чего это вы вздумали — землю есть и камнями закусывать?
— Так… вкусно же… — виновато пробубнил кто-то.
— Может и вкусно, да не для того нам землица русская дадена, чтобы ее проедать, а для того, чтобы на ней пахать, чтоб жить на ней. Ясно?
Помолчали.
— Или не ясно вам, что вас сатанинская сила дурит, вокруг пальца водит? — подполковник повысил голос. — Мало ли вас кормили дерьмом в конфетных обертках? Или на роду нам написано, чтобы черти один другого гаже вкруг пальца нас водили, а мы бы за ними шли, как овцы за козлищем на погибель?
— Не бывать тому! — гаркнул Гришка Семужкин.
— Не! Не бывать!.. Вот, покушают у нас рогатые! — загомонили мужики.
В это время на пожарной каланче ударил набат. Прибежавшие на площадь обнаружили, что бьет в колокол никто иной, как сам по себе невесть откуда объявившийся отец Одихмантий. Оказалось, что встревоженный ростом бандитизма, адвентизма, баптизма и прочего сектантства, он по собственной инициативе решил отслужить общественно-показательную заутреню. Видели бы вы его в тот день, разодетого в золоченый стихарь, с кадилом в руках. Как важно благословлял он грешников и грешниц, явившихся к нему с распущенными власами и подбитыми физиономиями, как басом иерихонской трубе под стать провозглашал: «Помо-о-о-лимся!..» и «Амм-и-и-и-нь!», как грозно размахивал он кадилом и копил святой водой (которая единственная сохранила текучесть), как многозначительно сверкал очами. Лучшего и придумать было нельзя перед задуманным подполковником Гореловым предприятием. Правда, в начале ему показалось, что в облике попа чересчур много от деда Всеведа — те же молодые глаза, та же борода и худощавость лица, — но по зрелом размышлении решил он, что эта его кажущаяся схожесть ни что иное, как очередная проделка лукавого и не придал ей значения.
XIII
Боб сидел в полуразвалившейся часовне, жег спички и пил пиво «Koff». Он глушил его банками, выбрасывал в угол и вновь нажимал кнопку новехонького импортного аппарата, который исправно выдавал ему новую банку. Увидев Семена, вышедшего из тьмы, он икнул и выронил банку, но вскоре узнал, перевел головой и покачал головой.
— А, это ты, мистер Коровин-сан… — протянул он. — А я было грешным делом подумал, что это тот, мой…
— Я — свой, — лаконично заметил Семен, решив пока не раскрывать инкогнито.
Боб протянул ему банку. Семен открыл ее и попробовал. Пиво было отменным.
— Послушай, — предложил он, — а почему бы тебе не нарисовать с полсотни таких аппаратов по всему городу, пусть народ пьет пиво, все одно, лучше, чем бормотуха.
— Ага, — Боб хмыкнул, — лучше-то лучше, но не хотелось бы мне, чтобы твой майор притянул меня за незаконное изготовление, сбыт и распространение… Какая у вас по этой части есть статья?
— 158-я? — вздохнул Семен. — Так ты же самогон гнать не будешь. Это же пиво всего лишь.
— Запомни, дружище, — назидательно поведал ему Боб, — пиво для русского человека самый страшный напиток. Власть предержащие боятся хорошего пива пуще чумы, ибо хорошее пиво возвышает дух человеческий, ублажает плоть, веселит душу и прибавляет человеку утраченное чувство собственного достоинства, а помимо всего этого напиток сей способствует и выработке философского взгляда на жизнь. Люди, привыкшие пить хорошее пиво, аккуратны и бережливы, вот тебе пример чехов, немцев или прибалтов, не говоря уже о финнах и шведах. Они не будут вкалывать за гроши, не захотят вповалку ютиться в бараках, не станут голосовать за кого попало, им захочется нормальные семей, ездить в машиных и жить в коттеджах. И потому страшнее любых Сахаровых, Новодворских или Васильевых для социализма был самый обычный пивовар. Ведь это прежде всего частный предприниматель, ибо имеет дело с землей, выращивает ячмень, хмель, выдерживает сусло, причем в одиночку со всем этим не справиться, придется нанимать работника, а то и двух, вот тебе и «эксплуатация». И запомни, на государственных заводах пиво хорошим никогда не получалось, для того, чтобы в нем был истинный вкус, в него надо вложить душу.
— По-твоему, это настоящее пиво?
— Тебе оно не нравится?
— От него шумит в голове…
— Это прекрасно. Хорошее пиво располагает к приятному оцепенению и отдыху.
— Я не хочу отдыхать.
— А напрасно, у тебя землистый цвет лица. Уж не съел ли ты ненароком какую-нибудь железку, вроде утюга. А?
— Я? Нет… нет, право слово, только попробовал… — растерянно пробормотал Семен, ему стало не по себе от пристального взгляда художника, который, казалось, пронизывал его насквозь. В самом ли деле обжигал его этот взгляд, или ему все это лишь казалось? — Послушай, Боб, — он резко выпрямился и ошеломленным взором поглядел на собеседника, — а ведь Сашу-то… Ее отдали дракону!
Боб согласно кивнул:
— Я так и думал, что выберут именно ее. Уж больно она здесь всем глаза мозолила.
— Я обязан ее спасти, — твердо сказал Семен.
— Ты? — с иронией переспросил Боб.
— Да. Мне нужен… — в памяти его всплыл наказ Всеведа, подкрепленный собственным знанием Черного. — Мне срочно нужен ключ-кладезь. Он есть у тебя или?..
Боб отрицательно покачал головой.
— Это все сказки. Бабья болтовня. Импровизированное мифотворчество. Логика элементарна — есть ворота, должен быть и ключ, есть горшок, должна быть и крышка к нему. Так что… валил бы ты отсюда, а? Мне работать надо…
— Не уйду, — твердо сказал Семен. — Не уйду, пока не скажешь мне, почему ты именно меня, меня избрал самым главным, самым… самым…
— А потому что ты такой и есть, — объяснил ему Боб, задумчиво пробуя пальцем кисти, окуная то одну, то другую из них в скипидар, в масло, пробуя их на палитре. — Между нами, девочками, ты-то, именно ты, среди всей нашей российской нечисти и есть главный злыдень. В тебе, дураке, душа наша загадочная, ты — соль соли земли. Ты — мужик до мозга костей правильный. Куда тебя пошлют, там ты и станешь исправно строить или стрелять, руды плавить или дубинкой колошматить, велят тебе — пойдешь баб да ребятишек газами травить, а не то — леса под корень сводить, кукурузу на мерзлоте сажать, пустыню пахать или моря осушать, а велят тебе — и родного отца с матерью в тюрягу бросишь, ибо ты мужик справный, ко всякой власти почтительный. Скажут тебе — надо, ты завсегда ЕСТЬ! ответишь. Из-за тебя, вахлака, все мы уже девятый десяток лет в нужде и скудости живем, из-за того, что ни ты, ни кто другой не решился спросить: а на фига? На фига вам все это, граждане-начальнички? Почему ж это вы не позволите людям жить и кормиться трудами рук своих? Отчего у вас такая жуткая потребность возникла — доказать всему миру, что матушка-Россия есть наилучший полигон для испытания самых бредовых социально-политических утопий? Нет же, не спросите. И они не спрашивали, святые ваши недоумки… — Боб повернулся к стене и, запалив несколько свечей, высветил на стенах часовни древнюю полуосыпавшуюся фреску.
