Инесса Ципоркина - Меня зовут Дамело. Книга 1
— Пошли вон, — бросает Дамело Маркизе и Сталкеру. — А ты… — Он подходит к Тате и берет ее не за подбородок даже, а за лицо, накрывая ладонью до самых глаз — огромных, перепуганных глаз: — …ты живи и помни, что боги не довольствуются частью, они забирают все целиком. И обратно с них ничего не получишь. Супайпу благодари, что осталась собой.
— Да! — внезапно вскидывается повелитель инкского ада. — Благодари меня!
И несуразно кокетливым жестом подставляет колючую щеку. Тата, придя в себя, отпихивает индейца и с подчеркнутой, немного наигранной нежностью целует Морехода в уголок длинного, растянутого вечной ухмылкой рта. Супайпа незаметно подмигивает Дамело и потирает руки:
— Ну-с, главное горе-злосчастье мы прогнали, возвращаемся в Уака-дель-Соль?
— Вы возвращайтесь, а я еще побуду… тут. Мне надо, — неожиданно для себя бормочет Дамело.
Мореход понимающе кивает: береги, мол, себя. Словно чует недоброе. Хотя ему по статусу положено — чуять такое.
— Ушли? — спрашивает змеиная мать, выходя из тьмы, в которой проводит большую часть своего времени — не по чужой воле, по своей, как все боги. — Ты молодец, лихо сработал.
— Объясни мне, что я делаю. Что ВСЕ МЫ делаем, — севшим голосом просит индеец.
— Играем, малыш. Просто играем.
Боги могут быть такими обманчивыми, непринужденными и легкими в общении — до тех пор, пока вдруг не поймешь: тебя поймали и оплели всего, да так плотно, что ты уже не можешь вырваться. А могут сразу указать: «Место!» — и ты покорно заполняешь форму, в которую тебя вобьют. Богов нельзя заставить, богам нельзя приказывать, на них даже наорать нельзя. Можно только просить, просить и просить.
— Объясни, прошу.
— Ну хорошо, — машет рукой Тласольтеотль, так по-женски, по-человечески капризно. — Смотри. Я отправила тебя к богу Солнца с дарами. Инти принял твой дар и решил его использовать на всю катушку. У него получилось — он сравнял наши карты. Тогда я разыграла твою пару, а ты ввел в игру кикера. Кикер сработал — мы все еще в игре.
Дамело приходится закрыть глаза и некоторое время постоять молча, напоминая себе, что мужская истерика не то, чем можно напугать богиню. Выдохнув для верности, он принимается за расшифровку:
— Инти использует Диммило, чтобы раздразнить и вернуть себе жену.
— И сестру, — ехидно добавляет змеиная мать. Ее, видимо, смешит нервное отношение людей к подобным альянсам.
— И сестру, — покорно повторяет кечуа. — Ты отправляешь своих сучек с Татой на жертвенник Луны. Я зову Супайпу, тот приходит и не пускает Маму Килья в мир. Но ведь она все равно придет и мокрого пятна от Димми не оставит? — Вопросительная интонация словно крохотная лазейка, дающая Диммило шанс на выживание.
— Если убедить бога, что он чего-то хочет, он исполнит это желание как свое, — шепчет Тласольтеотль в ухо Дамело. Тихо-тихо, будто их могут подслушать.
— Но зачем ТЕБЕ жена Инти? Зачем ты ее призывала? — допытывается индеец, запутавшийся, оплетенный, связанный темными мыслями змеиной матери.
— Я ее не призывала, — качает головой Тласольтеотль. — Я лишь свела их вместе, эту надменную стерву и нашего новоиспеченного сатану. — Змеиная мать хихикает, словно девчонка. — Они друг дружку не выносят — слишком много друг о друге знают. Остаться должен только один! — Тласольтеотль копирует жест горца, сносящего башку себе подобному. — И я поставила на Супайпу.
— Диммило, — напоминает кечуа, рискуя надоесть богине. — Диммило может погибнуть.
— Да спасу я твоего Мецтли,[97] что ты так переживаешь? — И змеиная мать поднимает бровь в заведомо проигрышной попытке казаться искренней.
— Спасешь? — снова, в заветный третий раз спрашивает — нет, упрашивает Дамело.
— Спасу, — кивает Тласольтеотль, наконец-то серьезная, точно дилер, объявляющий ставки. — Спасу.
Вот теперь они могут вернуться в храм Солнца.
В почитаемое уака, где Диммило сидит верхом на Тате и со всей дури тянет ее голову вверх за намотанные на руку белокурые пряди, а мадам Босс, лежа под ним, изгибается лодочкой, пытаясь не лишиться скальпа.
— Праздник Солнца, ебать, — озвучивает не то свои мысли, не то мысли индейца Амару.
— Да уж пожалуйста, — похабно ухмыляется змеиная мать.
Одна-единственная мысль остается в голове Дамело: посетителей, на счастье посетителей, в зале нет. Иначе кто-нибудь наверняка бросился бы девушке на помощь, попутно дал в морду ее обидчику — и покрыл бы собой всю площадь бывшего боулинга, осев тонким пеплом на лианы, мох и барную стойку с табуретами. А так здесь только умные люди и нелюди, понимающие высоту положения Диммило, поэтому никто не пытается его отшвырнуть и поучить вежливости.
Кроме Дамело.
Ибо родиться настоящим самцом, чье сознание будто пеленой заволакивает при виде самки — это приговор, иногда смертельный. Поэтому индеец слишком поздно осознает, что прижимает Димми к полу, поставив колено тому на грудь и сдавив одной рукой оба Димкиных запястья, а вторая рука Дамело мертвой хваткой вцепилась в бедро любовника Инти. Мецтли — назвала его змеиная мать. При чем тут бог луны и плодородия, думает индеец, ловя на себе взгляд Диммило — злой, что совершенно естественно, и больной, что беспокоит Дамело куда сильней самочувствия мадам Босс с ее попорченной прической.
— Всё, всё, — хрипит Димми. — Пусти.
Кечуа разжимает руки, убирает колено с Димкиной груди и садится на пол, повернувшись спиной. Когда спина, которую он прикрывал столько лет, приваливается сзади, мир становится простым и понятным — так, словно Дамело и Диммило снова пятнадцать, они только что наваляли придуркам, назвавшим их педиками, теперь сидят и курят одну на двоих, осторожно затягиваясь разбитыми губами.
— Чувак, хули ты покупаешься? — устало спрашивает индеец. Ему незачем читать другу мораль, незачем спрашивать, что случилось: он как никто знает, на что способна ревнивая женщина. Особенно брошенная ревнивая женщина. А уж ревнивая женщина, брошенная перед алтарем, готова задразнить причину свадебного облома насмерть.
— Я что, всегда буду намба ту? — выдыхает Димми.
Вон оно что.
— А ты чего хотел? Колечко, белые штаны и медовый месяц? — язвит Дамело.
— Да. — Димка, как всегда, честен перед собой и богом. Богами. Которые стоят кружком и наблюдают за людскими разборками, точно за собачьими боями.
— Предложи. — Индейца внезапно охватывает злость. — Мать твою, не будь бабой — предложи! Иди и скажи ему: мужик, давай поженимся!
— Давай, — внезапно подбадривает Тата, которая, оказывается, успела принять удобную позу и лежит теперь на боку, умостив голову на согнутую в локте руку. Как будто это не ее только что драли, словно сидорову козу. В смысле, за волосы. — Сделай моему женишку предложение. Посмотрим, как он отреагирует.
