Сергей Саканский - Мрачная игра. Исповедь Создателя
Где-то около пяти, едва солнце мигнуло в последний раз из-за гор, я вдруг остановился у ствола пальмы… Это было немыслимо. Я вспомнил, что произошло со мной ночью: «Я засунул мизинец в свежее пулевое отверстие во лбу, это получилось с трудом, я чуть не порезал подушечку пальца о край…» Я вдруг ясно понял, что этого не могло быть. Этого не могло быть, как не могло быть той песни… Я не мог засунуть палец в свежее пулевое отверстие во лбу трупа, а затем облизать его. Этого не было. Этого не могло быть. Видимый мир наполовину состоит из галлюцинаций. Fifty-fifty – надо лишь научиться отличать одно от другого…
План моих действий был прост и изящен. Уже не один, а два человека в этом городе интересовали меня.
С наступлением темноты улица оживилась. Эти острые, всегда уводящие в область фантазий ялтинские фонари, эта листва, колышущаяся в их ирреальном свете… Я сам был призраком, тенью, не имеющей ног, низко скользящей над тротуаром.
Ты так и будешь шататься по прекраснейшему из городов – от вечера к вечеру, из притона в притон – пока тебя не задержат по подозрению в убийстве женщины по имени Эмма, и ты снова попадешь в зону, и теперь уже – навсегда.
Меня привлекло к «Ореанде», где красные тормозные огни автомобилей, казалось, издавали низкие утробные звуки. Я остановился у ларька и выпил большую рюмку коньяку. Терпкая таинственная влага пронзила, оглушила меня, все перед моими глазами дрогнуло, смазалось в очертаниях, вдруг кто-то хлопнул меня по плечу, я резко обернулся – птица. Черная траурная птица, скребя перьями горячий воздух, выполнила короткий вираж за моей спиной и, мелькнув выше, на фоне лунного диска, исчезла. Я облокотился на перила, размял сигарету, закурил и – на исходе третье затяжки – увидел Марину.
* * *Эта картина навсегда останется в моей памяти: длинная финиковая пальма с кроной, полной сухих плодов, черный автомобиль неизвестной марки, Марина, уже занесшая ногу на ступеньку салона, отчего ее короткая юбка задралась, бесстыдно обнажив резинку чулка.
Двое мужчин, хохоча, заталкивали ее в машину, третий, невидимый, тянул изнутри. Марина притворно сопротивлялась, отбиваясь беленькой сумочкой, я бросился вперед, колотя кулаками по стеклам, круша головы топором, царапаясь и кусаясь… М-да. Я стоял смирно, в шести шагах, как бы прилипнув к стальным перилам, мои ноги по колено вросли в землю, душа моя извивалась, как вполне материальный червяк, наколотый на крючок.
Она посмотрела сквозь меня, будто сквозь какой-то куст, мое присутствие в этом времени и месте было невозможным, и она меня не узнала… Машина тронулась, набирая скорость, я зачем-то побежал, увидел ее силуэт в свете встречных фар и увидел, как она безразлично оглянулась на меня, словно на пьянчужку, который, споткнувшись о чугунную решетку водостока, шлепнулся об асфальт.
Она была так великолепна в этой светлой одежде, обрамляющей черноту ее кожи, в белых кружевных чулках, исправно служивших той же меркантильной цели, ее чудесные волосы стали еще чернее, еще пушистее, умащенные каким-то особым шампунем… Я был уничтожен, раздавлен, утоплен на самое дно тоски и отчаяния.
– У вас не найдется огня?
Передо мной стояла шлюха лет двадцати и, вращая в воздухе длинной сигаретой, хорошо понятным взглядом смотрела из-под бархатных ресниц.
Я выдал ей порцию пламени. Губы, тонкой поцелуйной трубочкой втянувшие дым, навели меня на мысль, от которой мне стало дурно… Но в этой глухой тлетворной ночи я не видел никакого другого пути.
– Как тебя зовут, – спросил я.
– Марина.
Это прозвучало, как удар по лицу. Ее имя – единственное человеческое имя в ложном, фальшивом ряду придуманных имен…
– Сойдет, – сказал я.
Не без брезгливости взяв ее за талию, я придал нам обоим импульс движения. «Марина» была высокожопая, худая, с большими, круглыми, вероятно, искусственными грудями, ее непропорционально длинные ноги аля Барби раздражали меня. Именно такой тип женщин вызывал во мне наибольшее отвращение.
– Мне нравятся такие как ты, – задумчиво произнесла она, машинально сорвав лист с куста олеандра. – Прямые скулы и волевой подбородок, мощная, как бы вырубленная из цельного куска мрамора шея, – все это говорит о том, что передо мной мужчина сильный, крутой, несгибаемый под ударами судьбы…
И так далее – что-то в этом роде – я не слушал ее болтовни. Она чем-то была похожа на Лину: рыжие волосы и зеленые глаза, особый бантиковый рисунок рта… Или нет? Она действительно кого-то напоминала мне, причем, остро, болезненно, но было ли это связано с Линой? Я вдруг поймал себя на том, что совершенно не помню, как выглядит Лина, не могу представить ее образ, хоть и видел ее всего четыре дня назад. Что ж? Возможно, это также входит в реестр игры, которую ведет со мной реальность…
Стоп! Правильно ли я сказал? Что такое «реестр» и существует ли понятие «реестр игры?» Может, я просто погнался за этим быстрорежущим «р»? Или – некоторые слова также изменили свое первоначальное значение, как изменились улицы, скалы, глаза?
– Откуда ты родом? – поинтересовался я.
– Местная.
Она соврала просто и искренно, и стало ясно, что рядом со мной прирожденная лгунья, такая же, как я. Акцент выдавал в ней москвичку.
– А ты откуда приехал?
– Из Ленинграда, – сказал я с питерским прононсом.
– Врешь, – вероятно, подумала она.
– Будь моей женой, – мысленно промямлил сидевший во мне лейтенант Шмидт.
– У тебя есть братья, сестры, жених? – спросил я.
«Марина» косо посмотрела на меня.
– Послушай, не лезь ко мне в душу, а? Лучше залезь мне в трусы.
– Об этом не придется просить дважды. Где ты живешь?
– На бульваре Фонтанов, совсем рядом.
– Разве есть в Ялте такой бульвар?
– Не знаю. Но я там живу. Там рядом памятник Лесе Украинке.
– Хорошо. А не знаешь ли ты здесь одну аскалку, такую крупную, в белом платье. Я бы не прочь с ней познакомиться.
– Сначала ты познакомишься со мной.
– Конечно. Я совершенно без ума от тебя. Ты полностью в моем вкусе… Но я, знаешь ли, с детства имел склонность к экзотике. Моя первая тоже была аскалкой. Комплекс недосказанности. Дрочу и все такое прочее.
«Марина» рассмеялась.
– Ну, конечно же, я ее знаю. Я сведу тебя с ней, если ты так хочешь. Но завтра, завтра. А сегодня ты будешь со мной. Янко не боится бури.
* * *На бульваре Фонтанов был дом дореволюционной постройки, с портиком о четырех высоких колоннах, круглой беседкой под самой крышей. Во дворе стояла бочка, до краев полная дождевой водой, древний мох обрамлял ее наподобие бороды и волос, грубые звезды отражались в этом внимательном лике. Мрамор ступеней был усыпан мягкой хвоей, опавшей с распластанного над крыльцом ливанского кедра. «Марина» увлекла меня в этот огромный, черный, с резными дубовыми створками рот…
