Пётр Михеев - Психология греха
Потому что так было задумано природой. Человеку даны большие возможности. Существо, выращенное и воспитанное так, чтобы быть Человеком, никогда не станет Животным. Что есть животное начало и зверь в человеке, которые несут такой отрицательный оттенок в своём звучании? Эти слова не имеют никакого отношения к животным, потому что были наречены так, дабы хоть как-то приблизиться к представлению и осознанию, какая страшная разрушительная сила таится в человеке, которую он на протяжении всей жизни старается не выпустить. Оно есть только в человеке. Человеческое дитя, которое взрастили другие животные, никогда не обретёт этой силы. Человек, решивший пойти против своего рода, выпустит наружу своё "животное начало", которое сгубит его изнутри, и если вовремя не остановить, то и всё вокруг. Человек никогда не станет животным. То, что мы называем озверевшим или лишившимся здравого рассудка человеком, можно назвать животным только в извращённом понимании. Даже у любого животного есть свои невидимые "тормоза", то, что с трудом, но всё-таки можно было бы назвать принципами, моралью. Животные живут по своим кодексам. Животный человек - по себе. Опьянённыи и одержимый идеей свободы и извращённым её пониманием, он начинает позволять себе делать всё. Он считает, что стал жить естественно. Но что естественного в том, когда один пошёл против всего мира, а значит, и природы?
Новые возможности ведут за собой новые потребности. Это естественно. Природа позволяет человеку совершенствоваться. Он отрешился от неё, но лишь для того, чтобы найти новый способ единения. Совершенный, где природа и человек вместе смогут вести всё живое к процветанию. Желание воспротивиться этой идее и искать пути для вторичного становления животным деструктивно. Познания внутреннего мира индивида слишком ценны, чтобы быть утерянными. Душой обладает только человек. Каким бы бессмысленным оказался труд, проделанный для того, чтобы развить её, только чтобы в последствии отказаться от неё!
Никто не запрещает принимать крайние меры, когда на карту поставлена твоя жизнь, на которую кто-то посягается. Но лишь по отношению к этому кому-то. Тогда ещё возможно сохранить в себе человека. Тяжело, но возможно.
Виктория шла по дороге, как в трансе. Это только кажется, что отнять жизнь у другого легко. А если и легко, то у такого человека ещё до убийства что-то в развитии пошло не так. Недаром на войне люди изо всех сил стараются подавить в себе всю свою философию по отношению к жизни и праву на неё и стараются фанатически держаться за какой-то образ, котором в прошлом их больше всего характеризовал как людей. Таким способом они гарантируют себе безразличие внутреннего зверя с возможностью реабилитации. Но в душе навсегда останется отпечаток, который не будет давать покоя, напоминая те поступки, которые в повседневности рассматриваются как преступления...
Если верить карте, скоро они придут к ресторану. Виктория отдалённо помнила, каким путём они проезжали, когда машину вёл Люк, но сама бы дойти не смогла. Теперь, когда всё вокруг горело, а небо почти полностью стало чёрным, трудно было что-либо узнать.
- Зачем ему всё это надо? – вдруг заговорила Криста. – Из десяти выживет только один. В чём смысл это говорить, если он и есть десятый, что подразумевает, что он собирается убить всех. Почему бы не сказать, что он нас всех хочет убить?
«Она ничего не знает про Нептуна», - Виктория почувствовала вину.
- Это психологическое давление. Он внедрил в нас иллюзию того, что у каждого есть шанс остаться в живых, если каждый будет только за себя. Как видишь, этот приём был крайне удачен.
- Ты кого-нибудь ещё видела?
- Да. Церуго, - женщине казалось, что говорить стоит только про него. Чтобы Криста была настороже, если вдруг что. – И как раз на него слова убийцы подействовали сильнее всего. Он теперь одержим тем, чтобы убить нас всех.
- Сволочь, - сквозь зубы процедила Криста. – Значит, их теперь двое. А ведь он убежал с Хаумеей.
Виктория совладала с собой. Эта мысль терзала её с самого начала, когда Криста оповестила её о том, что парочка была вместе. Ничто не указывало на то, что они были вместе, когда психиатр лежала связанной перед светловолосым парнем.
Но Кристе этого не надо было знать. Ей ничего не надо было знать, кроме того, что уже известно. Виктория начинала испытывать к ней чуть ли не материнские чувства, несмотря на то, какими были их отношения. Да и сама Криста выглядела переменившейся. Это было ощутимо.
- Что он всё время говорил, - Криста, метаясь между вопросов, напрягла свою память. – Что-то требовал всё время вернуть... Не помню что.
Виктория хотела присоединиться, но и у ней совершенно вылетели из головы те слова. Только слышалось леденящее душу «верни!»
- Тихо, - Виктория вдруг приложила к губам палец, - слышишь?
Две несчастные пленницы города проходили недалеко от ресторана – это можно было понять по брошенному автомобилю мёртвого Возира. Но Викторию насторожил какой-то звук, очень напоминавший голос. Сейчас, когда обе остановились и навострили уши, сквозь потрескивание пожара можно было разобрать женский крик: «Церуго! Кто-нибудь! Помогите! Церуго!»
- Хаумея! – тут же вырвалось у Виктории. Она в ресторане. Она жива! Женщина кинулась к дверям. Криста последовала за ней.
На удивление внутри ничего не изменилось. Горел тот же тусклый свет люстр; те же столики, барная стойка, осколки от бутылок у двери, слабый запах гнили. Всё, как было оставлено утром. Как будто ничего не случилось. За исключением одного. Погибло четыре человека. А Хаумея, связанная, лежала на том же диванчике, где её, без чувств, уложили прошлым днём. Только сейчас она была в сознании и очень напугана.
- Хаумея! – Виктория подбежала к ней. Она сразу вытащила нож, раскрыла его и начала резать верёвки. – Тихо, милая, тихо. Всё хорошо, я сейчас тебя вызволю.
- Почему он так со мной? – плача, спросила Хаумея. Она, бедняжка, всё ещё была в состоянии шока, и узнав Викторию, не задумываясь сразу начала всё рассказывать. – Я ведь всё для него делала. Я только ради него живу! Почему он так обходится со мной? Я ведь ношу его ребёнка в себе...
Ребёнка!? Рука Виктории дрогнула, но она быстро собралась. Собрав детали воедино, Виктория увидела, почему Церуго говорил, что после встречи с Хаумеей чувствует себя скованным. Даже слова Шейна о том, что Церуго годен только девушек брюхатить обрели новый смысл. Хаумея продолжала:
- Я столько времени его любила. Как же я была счастлива, когда он обратил на меня внимание! Я даже не побоялась сразу подарить себя ему. Он был так добр, мил; а после одной ночи сразу ко мне переменился. Я думала, что умру. Но потом он вернулся. Мы были вместе, а потом... Потом я оказалась тут. Убили того несчастного человека! Земля из под ног уходила! Мы бежали, а он схватил, связал и бросил тут. За что он так со мной, почему?
