С. Браун - Живые зомби
Разве такое возможно?
Рита приподнимается на локте и смотрит на меня, словно до нее только сейчас дошло, что я — Элвис Пресли.
— Что ты сказал?
Не сразу соображаю, о чем она спрашивает, и только потом доходит — должно быть, я произнес это вслух.
— Азве акоэ оможно?
— Какое — такое? — переспрашивает Рита.
Она понимает меня, и я чуть не плачу от счастья.
Показываю на свое горло.
— Акоэ. — Затем на стояк под простыней. — И акоэ.
Рита хитро улыбается.
— Сейчас узнаешь, что я думаю, — говорит она, проводит пальцем мне по шее и откидывает простыни. — Только сначала разберусь с этим.
Может, из-за того, что я не занимаюсь сексом уже почти пять месяцев, или из-за того, что у нежити ослаблен самоконтроль, чтобы разобраться Рите хватает пяти минут.
— Класс, — говорит она, снова устраиваясь у меня под боком.
И правда, класс.
Подумать только, всего лишь месяц назад самым большим удовольствием для меня было кулинарное шоу по телевизору.
Мы лежим в тишине, Рита теребит волосы на моей груди, а я пересматриваю свое отношение к богу, ведь если до сегодняшнего дня мое существование было адом, то теперь это скорее рай.
Гляжу на Риту, на ее темные волосы и бледную кожу, мягкие, детские губы, на пальцы, едва касающиеся моей загнивающей плоти. Она восхитительна. Надеюсь, моя покойная жена поймет, я вовсе не хочу оскорбить память о ней. Наступает мгновение, когда нужно отпустить прошлое и шагнуть навстречу будущему.
Уж и не знаю, чему я удивляюсь больше: тому, что не чувствую вины из-за вновь обретенного романа, или тому, что начинаю говорить точь-в-точь как Хелен.
— По-моему, я догадываюсь, почему к тебе возвращается голос, — говорит Рита, уткнувшись носом мне в грудь.
— А? — Надеюсь, это прозвучало как вопрос, а не как горестный вздох.
— Когда ты в первый раз почувствовал разницу, помнишь?
Не понимаю.
Она снова приподнимается и смотрит на меня. У нее потрясающе красивые швы на шее.
— В то воскресенье, после Хэллоуина, почему ты отправился гулять?
Отвечаю на наречии Энди, что не знаю. Просто было невтерпеж выйти на улицу.
— Ты чувствовал тревогу?
Киваю.
— Решимость?
Снова киваю.
— Чувствовал себя другим человеком?
Мысленно возвращаюсь в то воскресенье, вспоминаю, что в конечном итоге заставило меня выбраться из погреба, и киваю в третий раз.
Рита садится в постели, тянется к прикроватной тумбочке, задев меня своими упругими розовыми сосками. Внизу живота появляются знакомые симптомы, и я задаюсь вопросом, удастся ли мне на этот раз выдержать дольше пяти минут.
У Риты в руке пустая банка.
— В тот вечер, когда мы встретили Рея, каждый из нас умял по банке. Джерри не ел, только мы с тобой.
Я рассеянно киваю, вспоминая, как хороша была оленина, как сочна и как мне хотелось еще.
— Сколько банок ты съел? — спрашивает Рита.
Задумавшись на минуту, я подсчитываю, сколько раз я был у Рея, сколько банок он давал мне с собой, и показываю четыре пальца, а затем прибавляю еще один.
— А я три, — сообщает Рита. — И буквально после первой банки я почувствовала, как внутри что-то появилось. Осмысление. Понимание…
— Осознанность, — подсказываю я, но у меня выходит: «Асо-на-ннась».
— Вот именно. А теперь гляди… — Она показывает мне руку.
Впервые я замечаю, что швы на ее правом запястье исчезли. Остался лишь затягивающийся шрам.
— Последние несколько дней щипало, а сегодня швы просто отвалились.
Провожу пальцем по розовой поверхности шрама, и мистер Крепыш опять тут как тут. От Риты это тоже не ускользнуло; она седлает меня, перекидывает ногу и прижимает коленки к моим бокам.
— Знаешь, о чем я думаю? — шепчет она, щекоча губами мое ухо.
Мотаю головой. Я и на своих-то мыслях с трудом могу сосредоточиться, где уж мне угадать, о чем думает она.
— Подозреваю, что в банках вовсе не оленина.
— А то ше?
Хотя, кажется, я уже знаю ответ. Возможно, я с самого начала подсознательно чувствовал это и лишь позволял себе думать по-другому.
— Человечина, — шепчет она мне в ухо, ее бедра скользят по моим бокам, и меня снова обволакивает невообразимое тепло, превосходящее все прежние плотские удовольствия.
Мой разум потрясен.
Я забываю о пустой банке, о том, что в ней когда-то было человеческое мясо, и сосредоточиваюсь на Рите, на ощущениях от льнущего ко мне тела. Ищу запястье с недавно затянувшимся швом, впиваюсь в него губами. Рита стонет и просит сделать это снова. «Высоси меня», — шепчет она. Надо срочно отвлекаться, чтобы враз не потерять контроль.
Спорт я никогда не любил, и бейсбол тут не поможет. А мысли о мертвых собаках в канаве слишком уж точно бьют в цель. Ловлю себя на том, что начинаю перечислять в голове названия всех известных мне фильмов о зомби. И кончаю, едва успев вспомнить три картины Джорджа Ромеро.
Глава 32
— Кто начнет сегодня? — спрашивает Хелен.
Мы с Ритой переглядываемся и глупо улыбаемся. Рядом с нами расположился Джерри, его ободранное в аварии лицо стало гораздо светлее и не такое воспаленное, как несколько дней назад, но он, похоже, не замечает. Напротив Джерри сидит мрачный Том, его правая рука, покрытая черными волосами, на два дюйма короче левой. Возле него Наоми и Карл. Эти двое почти не изменились: Наоми с зияющей глазницей, Карл расковыривает открытые ножевые раны. А Лесли (она единственная из новичков присоединилась к нам) вяжет покрывало.
На доске фраза: «ПОВЕРЬТЕ В СЕБЯ».
Впервые со времени моей аварии мне кажется, что я действительно верю.
После того, как до меня дошло, что мы едим, идея поедания человеческой плоти немного смущала. Скорее, это вопрос этики, чем вины. Как-никак, я сам лишился статуса живого всего чуть больше четырех месяцев назад. Но с учетом тех перемен, что произошли со мной с того времени, как я впервые попробовал «роскошное рагу», мне хочется пересмотреть свое отношение к этической стороне дела.
Недавно мы с Ритой обнаружили, что поедание человечины оказывает оздоровительное воздействие не только на телесные раны. Мы оба чувствуем изменения внутри себя, в наших телах и головах, словно после короткого замыкания цепь восстанавливается. Медленно, но верно возвращается энергия.
Мы также обнаружили, что секс между зомби стократ превосходит секс между живыми.
Как Мp3 по сравнению с кассетным магнитофоном.
Как купейный вагон по сравнению с плацкартным.
Как филе-миньон по сравнению с говяжьим фаршем.
Впрочем, сперва я решил, что это всего лишь восторг от возможности снова испытывать физическое удовольствие. Но Рита тоже это отметила. До или после того, как она десять минут билась в оргазме, не знаю, однако думаю, что именно это и стало для нее решающим фактором. А меня осенило, когда мы за час успели пять раз заняться сексом.
