Марк Фрост - Список семи
– Вы не очень хорошо себя чувствуете, Раскин? – мягко спросил Дойл.
– Да, сэр. Не очень хорошо, сэр, – слабым голосом пробормотал слуга.
Вытащив из кармана носовой платок, Дойл смочил его в тазике и осторожно стер грязь с пылающего лба Раскина. Тот с жадностью слизывал капли воды, попадавшие ему на губы.
– Думаю, вам надо отлежаться, дружище, – сказал Дойл. – На вашем месте, Раскин, до прихода гостей я бы часок-другой отдохнул.
– А как же все приготовления, сэр? – попробовал возразить дворецкий.
– Не волнуйтесь. Мы поговорим с вашим хозяином, и, я уверен, он разрешит вам немного отдохнуть.
– Да, сэр, похоже, я действительно притомился, – невнятно пробормотал Раскин, и его подбородок снова задрожал от всхлипываний.
– Давайте руку, Раскин, я помогу вам. Вот так, поднимайтесь.
Дойл подхватил совсем больного Раскина под локоть. Дворецкого шатало из стороны в сторону так, будто его огрели по голове чем-то тяжелым. "Интересно, сколько он просидел на этом стуле, не двигаясь с места?" – подумал Дойл, доставая из кармана пузырек с лекарством и высыпая на пухлую ладонь Раскина несколько пилюль.
– Запейте их водой, Раскин. Это поможет вам уснуть. Обещайте, что сделаете это, – сказал Дойл.
– Обещаю, сэр, – покорно, как ребенок, ответил слуга.
– А теперь идите и ложитесь в постель, – велел Дойл, вручая Раскину свечу.
– Иду, сэр, – безропотно повиновался Раскин, тяжело зашаркав ногами по полу, чем вдруг напомнил Дойлу дрессированных слонов, которых он видел в цирке.
Когда Раскин скрылся из виду, Дойл и Спаркс заспешили по коридору в сторону спальни лорда Николсона.
– В одном мы можем быть уверены, – сказал Спаркс. – Пролом в стене проделал не Раскин – он для этого слишком слаб.
– Думаю, он не покидал дом уже несколько недель. Он хороший слуга и предан своему хозяину, – сказал Дойл.
– Да, в настоящий момент Раскин – единственный слуга в доме, – заметил Спаркс. – А раньше их было наверняка не меньше тридцати. Топпинг словно вымер, верно, Дойл?
Дойдя до поворота, они увидели быстро поднимающегося по лестнице Барри.
– В доме пусто, сэр, – доложил он. – На окнах решетки, в кухне все вверх дном. Везде грязь, сэр, и посуда немытая.
– Можно не сомневаться, что там хозяйничал Раскин, – сказал Спаркс.
– И я заметил две вещи, сэр, – продолжал Барри. – В коридоре и у входа рассыпана соль…
– Это первое. А что еще? – перебил его Спаркс.
– В кладовке за кухней я нашел фальшивую стену. А за ней дверь.
– Куда она ведет?
– Не сумел открыть, сэр, без инструментов это трудновато. Но под лестницей, судя по запаху…
– Находится погреб?
– В погребе я уже был, сэр. А там вовсе не погреб, потому что сквозняком из-под двери тянет.
Спаркс забеспокоился.
– Барри, принесите наши вещи. А потом постарайтесь открыть эту дверь.
Приподняв шляпу, Барри отправился выполнять приказания.
– Итак, если предположить, что Раскин последнее время не выходил из дома и не имеет к пролому в стене никакого отношения, то возникает вопрос: кто это сделал? – проговорил Дойл.
– Конюх, Дойл. Его звали Питер Фарли. Он отлучался из дому, чтобы доставить в Топпинг четырех лошадей из поместья в Шотландии, – сказал Спаркс, протягивая Дойлу какой-то листок.
– Что это? – с удивлением спросил Дойл, разворачивая листок.
– Коносамент. Клички лошадей, их характеристики, описание их здоровья. За подписью Питера Фарли. Я нашел это в кармане плаща, который висел в конюшне. Как мне представляется, не так давно Фарли вернулся домой и увидел возведенную вокруг дома стену. Что за чертовщина, обомлел он. Ему после тяжелой поездки надо напоить и накормить уставших животных, а кроме того, его ждет жена и работа по дому, – словом, в Топпинг необходимо попасть как можно быстрее. А тут эта чертова стена… – заключил Спаркс.
– И потому он прорубает в ней дыру, – продолжил Дойл.
– Естественно. Ведь ему нужно провести лошадей, а не только пройти самому.
– Пролом в стене как раз подходящих размеров.
– Фарли пришлось трудиться почти целый день. Он должен был торопиться, потому что, как вы помните, земля возле пролома сплошь истоптана копытами лошадей, а это значит, что животные нервничали, – сказал Спаркс.
– Их что-то пугало. И это "что-то" быстро приближалось, – добавил Дойл.
– Совершенно верно. Из-за этой дыры, которую наш храбрый конюх так старался прорубить, он и погиб.
– Каким образом? – спросил Дойл.
– Следите за ходом моей мысли, Дойл. Проделав ход в стене, Фарли отводит лошадей в конюшню и находит ее почему-то пустой, хотя все остальное вроде бы в порядке. Но ему и в голову не приходит заглянуть в особняк, поскольку там ему делать нечего; Фарли – человек простой, его место в конюшне… И если хозяин решил вдруг построить стену вокруг дома, то конюха это не касается. Он чистит лошадей, кормит их, потом готовит себе чай, разогревает пирог. И в это время слышит снаружи какой-то шум, из-за которого животные начинают вдруг беспокоиться. Бросив ужин на столе, Фарли торопится в стойла, проверить, что могло напугать лошадей. Там-то его и прикончили те, кто проник в Топпинг через эту самую дыру в стене.
– Не повезло бедняге. Но что они с ним сделали, Джек?
Спаркс в раздумье пожал плечами… Они приближались к двери, за которой, по словам Раскина, находились покои хозяина дома. Пол в этом конце коридора был сплошь засыпан солью.
– А какая польза от соли, Дойл? От чего она защищает, как вы полагаете? – спросил Спаркс.
В этот момент из-за двери донеслись грохот разбиваемой посуды и дикие вопли.
– Шуты гороховые! Щеголи и шуты гороховые! Ха-ха!
Приложив палец к губам, Спаркс постучал в дверь. Никакого ответа не последовало, но грохот и вопли прекратились. Спаркс постучал снова.
– У вас все в порядке, сэр? – спросил Спаркс, с необыкновенной точностью копируя голос Раскина.
– Пошел вон! Убирайся играть в свои паровозы!
– Прошу покорнейше простить, сэр, – голосом Раскина продолжал Спаркс. – Но прибыли первые гости. Они желают вас видеть.
– Гости? Прибыли гости? – завизжали за дверью, и в этом визге слышались и недоверие, и презрение одновременно.
– Да, сэр. И обед готов. Пора садиться за стол, иначе все остынет, а вы бываете крайне недовольны, когда еду подают остывшей, – продолжал Спаркс.
Закрой Дойл глаза, ему бы и в голову не пришло, что это говорит не Раскин. За дверью послышались осторожные шаги, и тут же раздался звук отпираемых замков.
– Если я чего и не выношу, так это твоего постоянного вранья, льстивый ублюдок! – визжал голос, пока отодвигались новые засовы. – Не будет никакого званого обеда, и не может быть никаких гостей, и если из твоей поганой пасти снова посыплется подобная галиматья, я придушу тебя собственными руками и брошу вариться в каком-нибудь вонючем котле! А жир переплавлю на рождественские свечи!
