Энн Райс - Интервью с вампиром
Клодия же играла с огнем. Ее хладнокровие меня изумляло. Она читала свои книжки про вампиров, задавала Лестату вопросы, оставалась совершенно невозмутимой при его желчных выпадах. Иногда она спрашивала об одном и том же по нескольку раз, только меняла формулировку вопроса и собирала по крупинкам знания, когда он поневоле проговаривался.
«Кто превратил тебя в вампира? – спрашивала она, не поднимая глаз от книги, и лишь чуть опускала веки, выслушивая свирепую отповедь. – Почему ты никогда не говоришь о нем?» – продолжала она как ни в чем не бывало, словно его ярость волновала ее не больше, чем дуновение легкого ветерка.
«Вы оба такие жадные! – говорил он, бегая взад и вперед по гостиной и злобно поглядывая на Клодию. Она удобно устроилась в уголке с книгами. – Вам мало одного бессмертия! Вы обязательно хотите заглянуть подаренному Богом коню в зубы! Да предложи я его первому встречному с улицы, и он без лишних вопросов с радостью накинулся бы на столь щедрый дар…»
«С тобой, по всей видимости, именно так и произошло?» – тихо спросила Клодия, едва шевеля губами.
«…Но вам необходимо докопаться до смысла, – последнее слово он произнес с особым презрением. – Вам надоела жизнь? Этому нетрудно помочь. Я могу отнять ее легче, чем подарил! – Он повернулся, загородив спиной свечу. Вокруг его головы светился яркий ореол и затенял лицо, только белели высокие скулы. – Ты хочешь смерти?»
«Знание – это не смерть», – прошептала Клодия.
«Отвечай мне! Ты хочешь смерти?»
«Ты, разумеется, можешь подарить мне ее. Все на свете берет начало в тебе. Ты повелеваешь и жизнью, и смертью», – открыто издевалась Клодия.
«Да, именно так».
«Ты не знаешь ровным счетом ничего, – сказала она серьезно и так тихо, что даже слабый шум улицы почти заглушил ее слова, и мне пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. – Допустим, что вампир, превративший тебя в себе подобного, ничего не знал, равно как и его предшественник, и так далее, до самого первого вампира на земле. Из ничего рождается только ничего! Значит, мы можем знать только то, что никто ничего не знает».
«Да!» – вдруг выкрикнул, Лестат, и в его голосе прозвучали новые странные ноты.
Наступило молчание. Лестат медленно обернулся назад, его словно встревожило мое присутствие. Так оборачивается одинокий прохожий, почувствовав вдруг за спиной мое дыхание: взгляд, полный страшных предчувствий, и сдавленный вздох -он видит мое лицо, бледную маску смерти. Лестат смотрел на меня, чуть шевеля губами, и я увидел, что он боится. Лестат боялся!
Клодия посмотрела на него пустым равнодушным взглядом.
«Ты заразил ее этим…» – прошептал он.
Чиркнула спичка. Лестат зажег свечи на каминной полке и лампы по всей комнате, и хрупкий огонек Клодии утонул в ярком свете. Лестат стоял, прислонившись спиной к мраморной обивке камина и переводил глаза с одного светильника на другой, словно это помогало ему успокоиться.
«Я ухожу», – сказал он.
Когда его шаги во дворе затихли, Клодия поднялась и вышла на середину комнаты. Она остановилась и потянулась – выгнула спину, вытянула вверх руки со сжатыми кулачками, крепко зажмурила глаза, а потом открыла их, словно просыпаясь. В этом было что-то бесстыдное и оскорбительное: в гостинной еще звучало эхо последних испуганных слов Лестата. Казалось, они взывают к Клодии. Я хотел отвернуться, чтобы не смотреть на нее, но она уже стояла у моего кресла. Она заставила меня отложить книгу, которую я так и не начал читать.
«Пошли и мы на улицу», – сказала она.
«Ты была права. Он не знает ничего. Ему нечего нам рассказать», – отозвался я.
«Неужели ты в этом сомневался? – удивленно сказала она. – Но мы найдем других вампиров, таких же, как ты и я. В Европе. Там их должно быть очень много, это написано во всех книгах, и в хрониках, и в легендах. Думаю, именно там родина вампиров, если у них вообще есть родина. Хватит нам прозябать здесь, с ним. Пошли. Пусть разум подчинится плоти».
Сладкая дрожь охватила меня. Пусть разум подчинится плоти.
«Отложи книги, пойдем убивать», – прошептала она.
Мы спустились по лестнице – я следом за ней – через двор и узкий переулок вышли на улицу, параллельную Рю-Рояль. Там она повернулась и потянулась ко мне. Я сразу понял ее, взял на руки и понес дальше. Она не устала: просто ей захотелось быть поближе ко мне.
«Я еще ничего не сказал ему про наше путешествие и про деньги», – сказал я, но мысли Клодии были заняты другим, Я шел неторопливо с невесомой ношей на руках.
«Он убил того, другого вампира», – вдруг сказала она.
«С чего ты взяла?» – изумленно спросил я, но меня встревожил не смысл ее слов; я чувствовал, что она медленно подводит меня к какой-то мысли.
«Так и было, я знаю, – убежденно сказала она. – Тот вампир сделал его своим рабом, и Лестат прикончил его, потому что не хотел с этим мириться. И я не хочу. Но он поспешил, тот не успел рассказать ему всего. Тогда Лестат со страху превратил в вампира тебя, чтобы ты стал его рабом».
«Нет… – прошептал я. Она прижималась холодной щекой к моему виску. Ей нужно было напиться свежей крови, чтобы согреться. – Я никогда не был его рабом – только сообщником, слепым исполнителем его воли».
Впервые я открыто признался в этом перед Клодией, да и перед самим собой. Во мне росла лихорадочная жажда крови, и голодные спазмы уже сжимали мои внутренности. Кровь стучала в висках, вены набухли, и все тело мучительно горело, как от пытки.
«Нет, ты был рабом, – настаивала Клодия, Она говорила тихо и монотонно, будто размышляла вслух, искала ключевые слова для разгадки некоего ребуса. – Но я освобожу нас обоих».
Я остановился, но она сжала мое плечо рукой, побуждая идти дальше. Мы вышли на широкую аллею, миновали собор, впереди горели огни Джексон-сквер. Мимо нас в канале, проложенном посреди аллеи, с шумом проносилась вода и сверкала серебром в лунном свете.
«Я убью его», – сказала Клодия.
Потрясенный, я машинально дошел до конца аллеи и остановился. Ока скользнула вниз вдоль моего плеча, словно ей легче было очутиться на земле, не прибегая к неуклюжей помощи моих рук. Но я все же помог ей, опустил ее на тротуар, и сказал: «Нет». И снова мне показалось, что здания особняков вокруг нас и даже собор сотканы из тонкого шелка, что их монументальная прочность иллюзорна и они трепещут от ветра, как полотнища, а в земле, единственно реальной в моем кошмарном видении, вот-вот разверзнется зияющая трещина.
«Клодия», – задыхаясь, выговорил я и отвернулся.
«Что мешает убить его? – Ее голос рос, становился пронзительным и резким. – Мне он не нужен! Какая от него польза? Только страдания, и я не желаю их больше терпеть!»
