Виктория Борисова - Теория невероятности
А утром все начиналось снова. Если бы не помощь бабушки Софьи Аркадьевны, Неля бы вообще не справилась. Выслушав горестный рассказ дочери о муже-подлеце, она только вскинула голову, увенчанную короной седых волос, и процедила, поджав губы: «Я же тебе говорила! Это человек не нашего круга. Ему нельзя было доверять».
Неля покорно кивала. Она знала, что мама совершенно права, и чувствовала себя виноватой за то, что не смогла удержать мужа, за то, что отец, крепкий еще мужчина, как-то сразу сник и постарел, а главное — за то, что не смогла доносить ребенка до конца срока, родить его сильным и здоровым. Ведь именно с этого начались все несчастья в семье! Если бы не та ступенька в автобусе, все могло сложиться совершенно по-другому…
Теперь у нее в жизни только одна цель — поставить сына на ноги. Ради этого Неля не жалела ни сил, ни времени, ни средств. Каждый год она возила его к морю, искала и находила все новые и новые методы лечения, обращалась то к профессорам с мировым именем, то к знахарям…
Заметных результатов это не приносило. Вася оставался таким же слабеньким, переболел всеми детскими инфекциями — и корью, и свинкой, и коклюшем, — а говорить начал только в четыре года. Неля плакала по ночам от бессилия. Когда очередное светило медицины — старенький профессор с седой бородкой клинышком — как-то обронил «в конце концов мальчик перерастет», она только презрительно поджала губы и вышла, ни слова не говоря.
В это ненаучное «перерастет» Нелли совершенно не верила. За долгие годы хождений по врачебным кабинетам она сама научилась разбираться в многочисленных болячках сына не хуже любого медика, умела делать массаж, могла сделать укол, по самым незначительным признакам умела определять приближение приступа… И твердо знала одно — лучше ее никто не сумеет позаботиться о ее ребенке!
В школу Васенька ходил редко. Там — бесконечные инфекции, сквозняки, нерегулярное питание, драчливые дети и придирчивые учителя, которые не смогут понять, что мальчику трудно выдержать ежедневную нагрузку. При малейшем недомогании Неля вызывала врача, и дома мальчик проводил гораздо больше времени, чем со сверстниками.
А время менялось, и жизнь не становилась легче. В тот августовский день, когда на Лубянке подцепили краном памятник Дзержинскому и он висел в свете прожекторов, словно казненный, Нелин отец Василий Степанович долго смотрел на телеэкран, словно не мог поверить своим глазам, потом вдруг как-то странно, утробно замычал и упал лицом на стол. Приехавшая «скорая» констатировала смерть от обширного инсульта.
И Неля, и ее мать были совершенно ошарашены горем, сбиты с толку, растерянны… Но надо было жить дальше, и это было совсем непросто. Совсем скоро оказалось, что персональная пенсия превратилась в смешные копейки, и хотя переводы оплачивались неплохо, но цены росли каждый день, а Неля совершенно не умела находить выгодные заказы, договариваться, настаивать на своем… Оплату все время задерживали, и, когда деньги оказывались у нее в руках, они успевали обесцениться в несколько раз.
Надо было как-то сводить концы с концами, и Неля с мамой решили, что гораздо удобнее им будет поселиться вместе. Генеральскую квартиру на Кутузовском пришлось сдать заезжим коммерсантам, и, хотя Софья Аркадьевна плакала, покидая обжитое гнездо, и величаво-скорбно, словно королева, отправляющаяся в изгнание, просила постояльцев ни в коем случае ничего не трогать и не менять, но деньги были ох как кстати. Бесплатная медицина как-то постепенно стала превращаться в платную, а Васю надо было лечить, покупать фрукты и витамины, возить к морю летом…
И все же старенький доктор оказался прав. К пятнадцати годам Василий сильно вытянулся, раздался в плечах, голос у него стал ломаться, над верхней губой появились темные усики. Бесконечные хвори постепенно сошли на нет, щеки налились здоровым смугловатым румянцем, и под рубашкой бугрились мускулы… Мальчик даже за писался в секцию восточных единоборств и три раза в неделю пропадал вечерами на тренировках.
Неля только ахала, даже ходила к тренеру и требовала прекратить издеваться над больным ребенком, но сын твердо сказал «нет». Впервые в жизни он посмел спорить с ней! В тот же вечер он принес справку из поликлиники, где черным по белому было написано «практически здоров», ни слова не говоря положил ее на стол перед матерью и вышел из комнаты.
Казалось, что впервые за долгие годы можно немного передохнуть, да что там — радоваться надо! Однако Неля наблюдала за переменами со страхом и недоверием.
Всю жизнь она выхаживала, вытягивала сына с того света, а теперь, когда ее заботы вдруг стали не нужны, она не знала, что делать дальше! Будто не замечая, что сын перестал быть крошечным болезненным существом, нуждающимся в ежесекундной опеке, она продолжала варить протертые супчики и кашки, стряпала котлетки на пару, овощные легкие салатики — в общем, исключительно диетическую и полезную еду. Она не забывала пощупать лобик по утрам, проследить, чтобы сын надел курточку и не забыл застегнуть верхнюю пуговицу, а стоило ему чихнуть или кашлянуть — моментально укладывала в постель и вызывала врача.
Вася никогда не спорил. Он был очень воспитанным мальчиком — покорно глотал безвкусную еду, мыл руки по десять раз на дню, принимал витамины, укутывал горло противным колючим шарфом, говорил «спасибо» и «пожалуйста», во всем слушался маму…
И ненавидел ее до дрожи.
Каждый раз, когда мать подходила к нему, он сжимался, словно в ожидании удара, а если прикасалась — весь передергивался от отвращения. Ну почему, почему эта женщина считает его своей собственностью и вечно лезет со своими советами, помощью, ненужной лаской, слюнявыми поцелуями и бесконечными причитаниями по любому поводу? Он знал наизусть все ее жесты, слова, вечно поджатые губы, вечные жалобы вроде «жизнь несправедлива», «твой отец нас бросил на произвол судьбы» и неизменное, коронное — «я тебе всю себя отдала, без остатка!».
Хотелось крикнуть — не отдавала бы! Не надо!
Не отставала и бабушка. К старости ей стало тяжело ходить, она передвигалась опираясь на палку — грузная, оплывшая седая старуха. Она очень любила подолгу рассказывать о своих болезнях, словно находя в этом своеобразное удовольствие, и вспоминать прошлое, когда при муже-генерале жила как королева. До сих пор она никак не могла свыкнуться с тем, что это время прошло. Софья Аркадьевна как-то упустила из виду, что рядом больше не было ни домработницы, ни шофера, ни сиделки, что раньше присылали на дом по первому требованию, а потому вся тяжесть забот легла на дочь.
