Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— По пятницам дедушка уходит ужинать к капитану Паско — он инвалид. Они играют в шахматы. Раньше вечером в пятницу возвращалась наша служанка, чтобы составить мне компанию, и мы с ней чистили серебро. Но сейчас у нас служанки нет. А серебро можно почистить завтра, только и всего.
— Ну хорошо, — ответил я — Давайте пораньше пообедаем, я сразу начну читать и до десяти отвезу вас домой.
— Для раннего обеда уже поздновато, — заметила Памела и повела Стеллу приводить себя в порядок, а я тем временем разжег камин в гостиной.
Мне хотелось скорее начать читать пьесу, но я решил выпустить кое-какие пассажи, которые не одобрили бы в брюссельской школе.
Вскоре Стелла спустилась в гостиную, свежая, аккуратно причесанная, и устроилась в кресле Памелы.
— Рад, что у вас обошлось без сражений с дедом, — сказал я, стоя возле каминной полки.
Некоторое время Стелла не отвечала Отвернувшись, она смотрела на облака — подсвеченные вечерним солнцем, распушенные ветром, они скользили по ней золотыми барашками. Наконец она ответила, но голос ее звучал довольно печально.
— Все равно у меня такое чувство, как будто что-то навсегда ушло.
— Да нет, что вы! Он привыкнет к этому!
— Он так долго смотрел на меня, словно не верил, что перед ним я. А потом сказал «Ну вот ты и уходишь из-под моего контроля!» Я чуть было не сдалась. За завтраком он почти не разговаривал. С трудом произносил что-то, а я старалась отвечать впопад. Наказывать он меня не собирается, но мне кажется, что все изменилось.
— Надеюсь, вы не жалеете, что одержали верх, Стелла?
Она покачала головой.
— Да нет. К тому же я уверена, что рано или поздно мы бы к этому пришли. Ведь люди взрослеют.
Вошла Лиззи, чтобы поставить еще один прибор. Стелла улыбнулась ей и сказала:
— Добрый вечер.
— Вы, наверно, проголодались, мисс Мередит, столько работали днем. И мне жаль, я не знала, что вы останетесь, — сказала Лиззи. — Надеюсь, вы не из тех, кто гнушается картофелем? Не хотите ли пройти на кухню? Мисс Памела говорит, вам интересно посмотреть.
— О, спасибо! Она, наверно, огромная, правда?
Они ушли, а я поднялся в кабинет, чтобы привести в порядок рукопись. Памела заглянула в дверь, и я сообщил ей, что Стелла и Лиззи подружились.
— Кстати, Родди, — сказала Памела, когда мы спускались по лестнице. — Мне очень жаль, но тебе не будет позволено купаться с нами.
— Да? Господи! — огорчился я. — Черт бы побрал эту пуританскую школу!
— Да нет, — ответила Памела шепотом — Это все мисс Холлоуэй. Он внушила Стелле, что ее мать не признавала совместных купаний.
— Но это же нелепо!
— Конечно.
— Ведь жизнь-то не стоит на месте! Тебе придется пустить в ход свое влияние.
Памела покачала головой:
— Я уже пробовала, Родди, но это бесполезно. Все что связано с матерью, для нее священно.
В половине восьмого мы сели обедать, а после восьми, не дожидаясь, пока Лиззи уберет со стола, поставили фыркающий кофейник на маленький столик, Памела уселась в свое кресло, Стелла заняла кресло возле камина, и чтение началось.
Тем временем в комнате потемнело Я включил рядом с собой лампу. За окном завывал ветер, потрескивали дрова в камине, и под этот аккомпанемент чтение мое звучало более драматично, чем я сам ожидал. Мало-помалу мы добрались до конца первого акта.
— Родди! Как хорошо! И всего за три недели! Слушай, да ты просто настоящий драматург! Что же ты скрывал это так долго? Ну и характер у твоей Барбары! Как только тебе пришло такое в голову?
— Неужели не догадываешься? Вспомни шарады Уэнди.
— А ты думаешь, Уэнди с этой ролью справится? Хватит у нее пороха изобразить такое неудержимое дьявольское коварство?
— Уэнди актриса, да еще и умница. А как звучат реплики?
— Прекрасно!
— А конец акта?
— Потрясающий!
— Как ты считаешь, нужно что-нибудь изменить?
Памела тонкий критик. Она сделала три-четыре замечания. Я поспорил с ней, чтобы уточнить все «за» и «против», и в двух случаях согласился.
— Есть одно режиссерское соображение, — продолжала Памела, — когда Барбара видит Дженифер и Фремптона вместе, в этот момент ей и приходит в голову ее дьявольский замысел. Боюсь, здесь нужна какая-то реплика или жест, иначе будет непонятно.
Мы не обращали внимания на Стеллу, а она вся превратилась в слух.
— Ах, так и вижу, как Барбара заметила их и словно окаменела, — проговорила она вдруг медленно.
— Вот! Именно то, что нужно! — воскликнула Памела.
— Да! Верно! Здесь мы и должны ощутить, что у нее вместо сердца камень! Каменное сердце! — повторила Стелла и, вздохнув, попросила: — Ну пожалуйста, продолжайте!
Я снова стал читать, мечтая о том, чтобы у моей пьесы, если ей когда-нибудь суждено увидеть сцену были такие же зрители, как те, что у меня сейчас.
Второй акт понравился Памеле меньше. Он был самый трудный. Барбаре, увлеченной своими разрушительными страстями, одновременно приходится делать все, чтобы сохранить обожание, с которым относится к ней Дженифер, и преданность умного Фремптона.
— Она слишком явно выдает себя, — запротестовала Памела. — А их ты выставляешь дураками, не могут они ее любить, им перестаешь верить.
— Что же, по-твоему, нужно?
— Нельзя ли сделать так, будто она сама воображает, что ею движут благородные помыслы? Что она обманывает сама себя?
— Ну, тема у меня несколько иная…
Разгорелся спор, в котором надлежало родиться истине. Я понемногу терял терпение, мне казалось, что Памела не понимает, какие невыполнимые задачи она ставит. Вой ветра, долетавший через оранжерею, действовал мне на нервы, очень уж он напоминал те загадочные рыдания, которые нас так пугали.
— Надо завесить эту дверь, — проворчал я.
— Продолжай, Родди, читай дальше, — стала уговаривать меня Памела. — Из третьего акта станет ясно, как надо переделать второй.
— Вам нравится? — спросил я Стеллу.
Я совершенно забыл, что собирался из-за нее выпустить некоторые куски, и теперь ломал себе голову, поняла ли она, какие отношения связывают героев.
— Мне так интересно! Дождаться не могу, чем кончится, — призналась Стелла. — Но кое-что мне не очень ясно. Я хочу сказать, некоторые поступки Барбары кажутся вполне естественными, а ведь, наверно, они-то как раз и говорят о ее порочности. Но пожалуйста, читайте дальше.
Я хотел, чтобы в начале третьего акта звучала песенка. Ее должен был петь за сценой в полумраке валлийский парень, влюбленный в горничную Барбары и потерявший всякую надежду завоевать ее сердце. Я объяснил, чего бы мне хотелось: песня должна быть сентиментальная, грустная, может быть, с религиозным оттенком, — и спросил Стеллу, не знает ли она такую песенку. Она немного подумала, а потом сказала:
