Челси Ярбро - Тёмные самоцветы
Неммин мрачно кивнул.
— И пусть Господь на вас не осердится за то, что лошади весь день не биты. — Он сокрушенно помотал головой. — Они распустятся без кнута. Позабудут науку и перестанут слушаться вас.
Ракоци стиснул зубы.
— Вот что, Неммин, — произнес с твердостью он. — Я ведь и впрямь здесь хозяин. И повторяю тебе еще раз: спрячь подальше свой кнут. Я не желаю, чтобы моих лошадей запугивали. Не желаю, чтобы их били. Они, как и мы, Господни создания, их следует уважать.
— Да ну? — Неммин сплюнул в сердцах и оградил себя жестом от сглаза. — Над вами станут смеяться, если узнают о том, что тут творится. — Он яростно пнул сапогом клок соломы и пошел прочь, прибавив: — А после решат, что вы колдун.
— А кто об этом расскажет, если не я и не ты? — поинтересовался Ракоци.
Неммин остановился.
— Я-то не скажу никому. Я не накличу позора на дом, в котором служу, хотя и вижу в нем много неладного.
Прислушиваясь к удаляющемуся подшаркиванию сапог, Ракоци сознавал, что конюх легко может изменить своему слову. Все шепотки за его спиной так и останутся шепотками, пока царь Иван к нему благосклонен, но, как только монарх от него отвернется, они сольются в единый — немолчный и обвиняющий — вопль. Он в последний раз оглядел коней и пошел к боковой двери конюшни, за которой его уже ожидали.
— Англичанин принял ванну и уже одевается, — сообщил ему Роджер.
— Прекрасно, — кивнул Ракоци. — Мы найдем, чем его угостить?
— Все улажено, — сказал Роджер. — А для вас приготовлен кунтуш. Вы ведь наверняка захотите с ним посидеть.
Ракоци помолчал, потом поглядел на слугу.
— Ты думаешь, это не очень… благоразумно?
Ответ был уклончив:
— Нет, раз уж он дружил с мадам Клеменс.
— Ладно, — сказал Ракоци. — Одним слухом больше. Я поднимусь переодеться. Принеси мне кунтуш.
* * *Указ царя Ивана, составленный на русском, греческом и польском языках.
«В день светлого Рождества, когда мы вознаграждаем за усердие наших слуг, я, Иван Четвертый, прозванный Грозным, единовластный господин и царь всея Руси, желаю выразить благодарность иноземному алхимику Ференцу Ракоци, посланнику Стефана Батория, польского короля.
Да будет всем ведомо, что милость моя будет пролита на упомянутого иноземца за его многотрудные, угодные мне деяния, и да не посмеет никто пустозвонить, что имеется какая-либо иная причина тому.
Моим повелением Ференцу Ракоци, иноземному графу, на 27-й день января, в праздник Святого Иоанна Златоуста, надлежит обвенчаться в Успенском соборе с дворянкой Ксенией Евгеньевной Кошкиной, сродницей великого князя Анастасия Сергеевича Шуйского.
Венчание должно отметить пиршеством на тысячу персон мужского пола с позволением тысяче женщин отобедать за занавесками рядом.
Весть об этом событии будет доведена до Стефана Батория Польского, как только оттают и просохнут дороги.
Такова моя воля и воля небесная.
Иван IV, царь».Часть II
Ксения Евгеньевна Кошкина
Новобрачная
Письмо отца Казимира Погнера к Ференцу Ракоци, графу Сен-Жермену.
«О вероломный предатель! Неужели же ты, пренебрегши предупреждением, посланным тебе мною в надежде пробудить твою совесть, и впрямь стремишься окончательно опозорить как себя самого, так и того, кто послал тебя в эти края, решившись на брак с русской дворянкой, который якобы против твоей воли устраивает сам государь? На что ты надеешься, вступая в этот союз? На обещание царя оставить тебя в воле Стефана Батория, твоего соотечественника и короля? Подумай, как ты сможешь в будущем отстаивать его интересы, если во всем покоряешься Ивану сейчас?
Твои уверения в том, что происходящее от тебя не зависит, звучат откровенно фальшиво. Я располагаю вполне надежными сведениями, что ты сам добивался этого брака, чтобы упрочить свое положение при московском дворе и обрести тут права на какой-либо земельный надел в качестве компенсации за то, что отобрано у тебя турками. Вот резон твоих действий, достойный не только человеческого презрения, но также церковного осуждения, ибо ради корысти ты готов стать на путь вероотступничества, собираясь связать свою жизнь с женщиной, исповедующей православие. Так знай же, ты не оставляешь мне выбора. Если венчание состоится, я буду вынужден отлучить тебя от Истинной Церкви, а посему не могу далее считаться с тобой как с заслуживающим доверия сотрудником нашей миссии, даже если мы с огромной натяжкой допустим, что ранее ты был таковым.
Меня, увы, также удручает и другое обстоятельство: я, как священник, обязан сообщить тебе, что твоя невеста отнюдь не невинна. Впрочем, скорее всего, ты знаешь об этом и сам. То, что тебе якобы ничего, кроме имени, о ней не известно, грубая и неприкрытая ложь. Думаю, что между тобой и родичами опороченной и отвергаемой всеми женщины заключена грязная сделка, ибо ни одну добропорядочную русскую девушку за тебя бы не отдали. Полагаю, не отдали бы и эту, стыдясь ее прошлого, но, похоже, ты сумел улестить свою будущую родню. Чем же, скажи? Уж не очередным ли алмазом из казны Папы Римского? Все твои действия на Московии подтверждают, что это именно так.
Как только просохнут дороги и графу Зари вручат подорожную, я отошлю сообщения о твоем поведении Стефану Баторию и его святейшеству папе Григорию, чтобы они указали мне способ исправить последствия твоих нечестивых деяний.
Казимир Погнер, орден иезуитов. 9 января по новому календарю в 1584 лето Господне».ГЛАВА 1
С неделю над Москвой бушевали метели, но в день свадьбы заяснило прямо с утра, однако сверкающий солнечный свет принес с собой жгучий холод. Студеный ветер, разбиваясь о плотные стены московских домов, ярился и, взметаясь над крышами, мгновенно уносил дымы тысяч труб в небо. Крестьяне, отряженные на расчистку снега в Кремле, кутались в овчинные шубы и сами выглядели как сугробы, которые им предстояло убрать.
В Успенском соборе усердно трудились священники и монахи, готовя храм к обряду венчания. Колонны увили еловым лапником, им же застлали пол; терпкий смоляной дух мешался с запахом ладана.
Царь, распростершись перед иконой Владимирской Богоматери, то неустанно молился, то, гневаясь, упрекал Богородицу в нежелании снизойти к его просьбам. Скопец Ярослав терся неподалеку, явно встревоженный состоянием своего подопечного. Время от времени он крестился на образа и что-то шептал.
Перед началом второй заутрени к нему приблизился отец Симеон.
