Людмила Сурская - Оборотень
— Неужели нет ни малейший надежды ей помочь… какого-то способа? — взмолился князь.
— К сожалению, я обязан поставить вас в известность. Положение очень серьёзно. А способ можно попробовать, конечно…
— И что это?
Доктор поправил пенсне, потёр пальцем переносицу и пошкрябал подбородок:
— Найти ей ту собаку. Другого способа, вытащить её из такого зыбкого состояния я пока не вижу. Физически она здорова, а душевные муки, это пострашнее любой болезни могут в землю свести. Тем более они не поддаются лекарственному воздействию. — Заявил авторитетно лекарь. Не верить ему у княгини и князя не было причины.
— Доктор, отчего же она всё время в забытьи? — страдая, не выдержала княгиня, промакивая кружевным платочком глаза. Она страшно, как раскаивалась, но поделать уже ничего было нельзя, и от этой безысходности, она безмерно страдала. Кто б мог подумать, что от такой паршивой собаки такое горе приключиться.
— Вероятно, ваше сиятельство, в таком парадоксе, лишив себя возможности мыслить, ей легче сохранить свой страдающий разум.
— Но она всё время молчала, я не замечала страданий…
— Сударыня, это непростой вопрос. На который получается и не простой ответ. Неизвестно кто страдает сильнее вопящий и ругающийся, зубами скрежещущий и царапающийся или молчащий и улыбающийся, незримо съедаемый. В последнем случае есть все шансы сойти с ума.
— Да неужели ж такое возможно?! — не поверила она удивляясь.
— Истинно вам говорю, самая недолга с ума сойти.
— О какой собаке она всё время просит? — наконец поинтересовался у жены князь, привёзший в имение для дочери доктора и находящийся теперь постоянно рядом с ней.
Та, помявшись, рассказала правду. Князь помрачнел.
— Что за беда, чем тебе помешал пёс. Зачем так яриться было.
— Друг мой, там такой телёнок, страшно жуть… Я вздрагивала и задыхалась от страха при каждом его приближении.
— Доберман говоришь? Порода редкая пока ещё у нас, такую не просто будет найти. Но обстоятельства таковы, что придётся выписывать хоть из Англии, а куда деваться, моя дорогая. Лишь бы успеть. Доктор останется с вами в имении, а я возвращаюсь искать пса. Раз доктор говорит, для жизни опасно. Нам другого выхода нет, как найти того пса или похожего. — Со слезами на глазах князь стоял у постели больной дочери, целуя холодную руку.
— Именно такой породы, князь, и ни какой другой. А так же непременно того же окраса. — Предупредил лекарь. Это повергло всех присутствующих в уныние, где его взять? Князь хоть и кивнул, а был неспокоен.
— Да. Я понял. Задача не простая. Хоть бы та псина, какой другой породы была, а так аж самому страшно, но выхода у нас нет, придётся расстараться. Окрас помнишь? — наклонился он к жене:
— Тёмная…, а возможно и нет, — гадала княгиня.
Позвали Марфу, та вмиг сообщила, что тёмно-коричневый кобель с рыжими яблочками на груди.
Князь не мешкая собрался в дорогу.
— Алёша с Натали тебе помогут. И будь аккуратнее с девочкой, выполняй всё, что она захочет. — Напутствовал поддерживая под локоток он жену.
— Да что угодно, лишь бы очнулась. Господи, из-за такой глупости такой удар. Николя, — плакала она, — а что, если она умрёт? Ведь она почти что не живая.
— Бог милосерден. Будем надеяться на лучшее. Молись, нам больше ничего не остаётся.
— Николя, я виновата, я так виновата. Но разве ж я могла знать, что эта противная собака для неё так важна…
Она осунулась и почернела, оно и не могло быть иначе после таких переживаний.
— Успокойся Анна, ты же не хотела причинить ей зла.
— Бог мой, сударь, конечно, нет, я просто не думала, — она махнула рукой и уткнулась в платочек. — Вы едете сейчас?
— Сию минуту.
— Там кто-то привёл осёдланную лошадь, на которой пропал Митрич. — Доложил хозяину управляющий. И наткнувшись на недовольный взгляд княгини, воспользовавшись заминкой, стушевавшись, попытался исчезнуть, схорониться где-нибудь или хотя бы убраться на задний план.
— Митрич пропал? Когда? Что у вас тут ещё приключилось? — удивился он.
— Ничего не знаю, он уехал с княжной на прогулку. Вернулась только она. Сказалась больной, а после настоятельных просьб объясниться, вымолвила, мол, лошадь Митрича понесла, что, если живой, то объявится. Вот лошадь объявилась: цела, невредима и с седлом, а Митрича и в помине нет. Может, оборотень загрыз, — всхлипнула она.
— Какой такой оборотень? Что ты плётёшь, — ничего не понимая, князь начинал злиться.
— Не кричите так, я сейчас чувств лишусь. Урядник рассказывал, поймали мужика, страшного, здоровущего, небритого. Посадили его в каталажку, а он обернулся собакой и ушёл. — Пугаясь его гнева, лепетала жена. Она бы с удовольствием грохнулась сейчас в обморок, чтоб знал, как обижать её, но решила, что муж это в такой момент не оценит, а за зря валяться на полу не очень хотелось. Конечно, можно на кресло, но то совершенно другой эффект. Нет, если б ещё зрителей было побольше и посолиднее, тогда другое дело, она б придумала, как картиннее упасть, а перед дворней и мучиться нечего.
— С перепою чего и в глаза не видел покажется. Ерунда это всё. За Таней следите. — Приказал он.
Глава 18
Дождавшись в сторонке окончания разговора хозяев, подошёл, кланяясь, управляющий с известием, что карета готова и можно отправляться в путь. Князь, зайдя к дочери поцеловать в горячий лобик и простившись с женой, вышел в парк. Подозвав Ваню, невысокого коренастого парня, работавшего раньше с Митричем в помощниках, назначил его садовником и, повздыхав на превратности жизни, полез в экипаж. Лошади тронулись, витые ворота закрылись за экипажем, и карета запылила по дороге, унося путников в город, а с ними и надежду. Дни тоскливо тянулись, лучше княжне не становилось. Сиделкой сидела возле кровати подруги украдкой плача Наташа. Редко приходя в себя, больная не узнавала уже родных и только из последних силёнок, потрескавшимися губами, звала добермана. Княгиня не могла слушать такого и выбегала из комнаты вон. Отдавая приказания никого не принимать и её не тревожить, она удалялась в свою комнату со сверкающими золотыми ризами и драгоценными камнями образами, доставшиеся им вместе с домом, и, опустившись на колени, долго молилась и клала земные поклоны. Безусловно, молитва утешала, придавала ей силы, благотворительно действовала на неё, и она вновь возвращалась в комнату к умирающей дочери. Старая нянька пыталась заваривать настои из трав и насильно поить умирающую, а так же постоянно сидя у изголовья читала господскую богато переплетённую, постоянно раскрытую библию и, щупая сухенькой рукой воспалённый лоб княжны, тяжко вздыхала. «Господи, святы, за какие грехи дитё страждает?!» Между подушками она поставила свою простую, старую, закопчённую лампадой и залитую воском иконку. Чего уж теперь-то! Княгиня поморщилась, но промолчала. У Наташи сдавали нервы. Кругом день и ночь горели свечи. Пахло ладаном и смертью. Её запах не перепутаешь ни с чем. Не видя улучшения, княгиня позвала священника. Тот посочувствовал, почитал молитвы. Помахал кадилом. Соборовал. Его слова утешения, не могли помочь матери. Княгиня проводила священника до крыльца, приказав управляющему отвезти того, куда тот попросит. «Конец, всему конец!» — горестно думала она. Дня через два после этого вернулся князь. На длинном ремешке он вёл добермана.
