Артур Филлипс - Ангелика
Они разделили окорок ягненка, пюре из турнепса, фруктовый пирог, а также сыр от Руэманна, яство столь роскошное, что Констанс приобрела его в долг, каковой проступок до сих пор себе не позволяла. В финале Нора разлила портвейн Джозефа, и когда Энн вопросила, не приметит ли муж опустошения запасов, Нора, к их радости, ответила:
— До сих пор, мэм, не примечал.
Констанс потягивала яхонтовый сироп, выжатый из опаленных солнцем южных холмов.
— Если ночь не ознаменуется происшествиями, разве не доказана будет его вина?
— Возможно, что и нет. Зло может корениться в нем против его воли, а то и без его ведома. Он может быть лишь компонентой, необходимой для его проявления. Вы слишком охотно устанавливаете и ограничиваете противника, в то время как истина может оказаться куда замысловатее.
Констанс, к удивлению скорее собственному, вспылила:
— А вы, Энн, слишком доверчивы. Я не в состоянии более изобретать объяснения, дабы извинить его за то, чем он стал, чем он, вероятно, всегда являлся. Он готов развратить ее. Ныне его истинная натура почти вся передо мной как на ладони. Мое зрение под вашей опекой сделалось острее, либо он менее способен таиться. Когда он маскирует свою суть и тщится вести себя как обычно, выходит нелепица, словно чудовище переоделось человеком.
Он презирает ее за то, что она не стала ему сыном, он презирает меня за то, что я более не девица. Ему хочется, чтобы она походила на него, вовлеклась в зверства, кои он учиняет во имя науки. Намедни он увел ее в парк играть с другим ребенком, сыном его приятеля Гарри, каковой сделал мне наинепристойнейшее предложение, и Ангелика поведала, что у его мальчика на уме сплошные увечья и убийства.
— Вы сейчас больше разозлены, чем напуганы.
— Он намерен сотворить из нее, понимаете ли, мальчика, подобного ему самому «исследователя». И взять в жены… он сделает ее своей женой. Вместо меня. — Констанс зарделась. — Мальчик и жена? Я несу бессмыслицу. Это все портвейн и желание поразить вас тем, в чем вы разбираетесь куда лучше меня, мой друг.
— Но вы и в самом деле меня поражаете. Всякий наш разговор поражает меня все больше. Вы постигаете чутьем то, что я понимаю лишь благодаря многолетнему обучению.
По этому случаю обе они вооружились восковыми свечами, и Энн повела Констанс из комнаты в комнату, трогая запертые на навесные замки шифоньерки в гардеробной Джозефа и запертые на пружинные замки футляры в погребе.
— Он ни единого раза не открывал их в моем присутствии, — сказала Констанс. — Когда я вопрошаю об их содержимом, он отказывается дать ответ.
— Ну что ж, мы в свою очередь тоже спрячем коечто от его любопытных глаз, — ответила Энн, преподнося Констанс коробочку с научным инструментарием. Наставница растолковала назначение трав, распятий, освященной воды, пользу осветительного масла.
Констанс сидела у Ангелики, а Энн повторно обследовала дом, отыскивая во всякой его комнате симптомы заражения. Спустя час или более она возвратилась и повела Констанс вверх по лестнице в спальню.
— Для начала я очистила вашу комнату. Теперь я буду стоять на страже внизу, пока вы дремлете. Сон, вне всякого сомнения, нужен вам как воздух. Представляю, как вы умаялись за последние недели.
Констанс приняла заботу, позволив уговорами уложить себя в постель, будто ребенка; все ее возражения были отметены. Ее ошеломила телесное приятство, сокрытое в заурядном смежении век.
Она не знала, как долго проспала перед тем, как Энн принялась настойчиво ее будить.
— Откройте глаза, мой друг, и немедленно поведайте мне, снились вам сны или нет? Ну же!
— Ни всполоха.
— Значит, вы целиком оправданы! Не по вам как по мосту оно пробралось этой ночью сюда — и не в ответ на ваши сновидения. Игра пошла по-крупному, ура!
— Вы его видели? — Встревожившись, Констанс села на ложе. — Чье лицо оно носило?
— Я его ослабила, — возбужденно доложила охотница.
— Оно отступило в платяной шкаф? Голубое свечение?
— Точно так.
— А моя ангелица?
— Крепко спала во время действа и продолжает в том же духе. Оно не смогло прорваться сквозь нашу защиту, к тому же, когда оно убегало, я, кажется, тяжело его ранила. Святая вода обожгла его по краям, и оно испустило ту самую вонь. О, мой друг, ваше сердце должно воспарить, ибо зло, вне всякого сомнения, ослаблено. Вскоре мы его покорим.
— Но все-таки оно из Джозефа?
— Мы значительно продвинулись. Вам следует продолжать труды, как телесные, так и духовные. От них зависит ваша безопасность. Опасности подвергается не одна Ангелика.
— Но все-таки оно из Джозефа?
Констанс последовала за проворно спускавшейся Энн в кухню и при ничтожнейших предвестиях зари сварила кофе. Невзирая на речи о продвижении и покорении, многое, как и прежде, оставалось неясным. Энн, не в силах усидеть на месте, говорила лишь о грядущих трудах, об опасностях и испытаниях. Констанс надеялась, что все как-нибудь прояснится и разрешится событиями этой долгой ночи, и вот теперь Энн, посмаковав кофе и посовещавшись с небом, торопливо объявила, что будет лучше, если она отбудет до рассвета.
— Мы подобрались к разрешению ближе, чем прежде, мой дорогой друг. Ступайте далее с осторожностью, а я возобновлю свою работу. Поверьте, к рассеиванию ваших тревог сведутся все мои занятия.
После теплых объятий она отступила, оставив Констанс в одиночестве.
— Господь благослови вас, — обратилась Констанс ей вослед скорее вежливо, нежели уверенно. Она жаждала, чтобы Энн избавила ее от мелодрамы и двусмысленностей истории с привидениями, положила всему конец здесь и сейчас — либо забрала их с Ангеликой прочь в награду за театр, прогулку в ночи, трапезу, доверие, гонорары.
XX
Констанс возвратилась в кухню, когда в отдалении послышались первые шевеления Норы, и была пленена тошнотой; впрочем, тело Констанс вещало о переменах и бессчетным числом иных знамений. Она не раз и не два силилась изрыгнуть пищу, пока не рухнула лихорадочно и непристойно в стенах уборной.
Случалось ли когда-нибудь убийству носить подобную маску? О, сколь изощренный бесовский разум выдумал укрыть ненависть плащом любви, переодеть смерть рождением! Он убил ее той ночью с ее же одышливого согласия, нежно ее лаская, нашептывая клятвы; ныне, заимев совершенное алиби, он мог со спокойным сердцем расслабиться и терпеливо изображать любящего мужа, пока не придет пора всего-то сменить костюм и изобразить мужа скорбящего, и никто не отыщет оружия, не призовет инспектора, дабы провести расследование.
