Кодзи Судзуки - Темные воды
24 июня. Понедельник. Ясно. Ветер 3-4 метра в секунду, температура 30° по Цельсию.
...Йоко сегодня отпустила странное замечание. У нее есть такая привычка, и это начинает мне досаждать. Кажется, она убеждена, что наделена какими-то странными силами. Может, ей в школе внушили этот вздор. Может, она пугает такими историями одноклассников, когда они перед летними каникулами выезжают на природу. Не так трудно себе это представить. Я знаю, что Йоко живет в одной комнате с тремя другими девочками. Когда темнеет, глупышка говорит: «В комнате есть кто-то еще». Утверждая, что в комнате есть пятый, она, естественно, до смерти пугает девочек. А теперь пытается проделать тот же трюк с нами. Думаю, она затеяла что-то в этом роде.
— Послушай, Йоко. На этой яхте нас всего четверо. Никакого пятого здесь нет. В прошлом году, когда я пригласил поехать с нами одного своего друга, ты же сама была недовольна, правда? Ты сказала, что ничего против него не имеешь, но что из-за него тебе приходится все время быть пай-девочкой. Поэтому я и спланировал в этом году, что мы пойдем в плавание только вчетвером. Разве не так? На яхте нас всего четверо, только наша семья. Разве ты не этого хотела?
Хотя достоверно не известно, когда сделана эта запись, — скорее всего, это было ночью. Наконец запись резко обрывалась на таких вот словах:
...Завтра утром входим в воды к югу от Титидзимы и начинаем огибать остров. Слава богу, погода хорошая и плавание идет спокойно, без приключений. Я только что услышал какой-то крик. На вахте сейчас Такашия. Должно быть, увидел акулий плавник, прорезающий воду. Не самое приятное зрелище, конечно, особенно лунной ночью. Как раз сегодня думал об этом, когда туман...
В это мгновение что-то, без сомнения, отвлекло внимание писавшего, поэтому фраза осталась незаконченной. Должно быть, он отбросил свой журнал в сторону, чтобы вмешаться.
Пока капитан делал записи в журнале, на вахте стоял его сын, а жена и дочь, вероятно, спали. В журнале отмечены слова дочери, сказанные в этот день чуть раньше. Йоко, судя по всему, пыталась убедить родителей, что на яхте есть кто-то еще. Отец воспринял это как детскую бессмыслицу и дальше журил дочь за ее глупые фантазии. Судя по всему, Йоко любила намекать на какие-то таинственные силы и необычные явления.
Закрыв кожаную обложку журнала, Кацуо положил его на столик. Согласно записям, что-то случилось 24 июля — две ночи назад. Все четверо либо исчезли этой ночью, либо были сброшены за борт на следующее утро, хотя подробности неясны. Две вещи беспокоили Кацуо после прочтения журнала. Первая — вся семья видела один и тот же сон в одно и то же время. Вторая — по крайней мере один пассажир яхты ощущал присутствие постороннего. Больше в дневнике не было ничего необычного. Достойное описание благополучнейшего семейного путешествия. Кацуо достал из холодильника вторую бутылку вина. Надо еще выпить, если он хочет уснуть этой ночью.
3
Кацуо был уверен, что спит. Но, не просыпаясь, он карабкался по торчащей из моря скале, убивая крабов, лезущих ему на ноги, камнем величиной с кулак. Чем больше он убивал их, тем больше их лезло из воды и карабкалось по его ногам. Когда он опускал камень, слышал сначала, как трещит панцирь, потом ощущал под рукой какую-то кашицу. Вершина скалы была так усижена крабами, что несколько сантиметров поверхности были едва видны. Как человек исполнительный, Кацуо продолжал уничтожать крабов. Он чувствовал, как кто-то глядит ему в спину. Может быть, подумалось ему, это он сам, бодрствующий, глядит на себя, спящего. Но нет, в этом взгляде была могучая воля, велящая продолжать бессмысленную бойню, и у Кацуо не оставалось выбора, кроме как брать камень и по-прежнему истреблять крабов.
Вскоре крабов на скале не осталось, но потребность убивать не пошла на убыль. Где же взять Кацуо жизнь, на которую он мог бы обрушить свою свирепость? Чувство, что на него смотрят, стало еще острее. Тот, кто смотрел на Кацуо, принуждал, гнал его. Подчиняясь ему, Кацуо поднял камень над головой и швырнул его себе на ноги. Глухой звук разорванной плоти и разбитых костей прошел через все его тело. Боли он не чувствовал, но отчаяние при мысли, что он крушит собственную плоть, было невыносимо. Он продолжал разбивать свои ступни камнями, пока кости не превратились в порошок, и от невыразимой муки проснулся.
Очнувшись, Кацуо некоторое время, тяжело дыша, глядел в потолок. Куски сна, которые все еще висели в воздухе вместе с гнилостным запахом убитых крабов, и черты реального мира, покачивание яхты и мягкие удары волн — все это смешалось и сфокусировалось сейчас в его сознании. Кацуо понимал, что что-то не так, как прежде. Он не проснулся бы только от кошмарного сна; инстинкт морехода говорил ему, что что-то не так. Сбросив дрему, он настроил каждый нерв своего тела на слежение за движением яхты. Оно было не таким, как в тот момент, когда он заснул.
Встав, он прошел в салон и попытался усмирить судорожное дыхание. Убеждая себя успокоиться, он посмотрел на часы. Было половина первого ночи. Он проспал всего три часа. Сердце его бешено колотилось. Он вдруг ощутил, что яхта, собственно говоря, никуда не движется.
Из салона на рубку шло всего пять ступенек. Будучи человеком высокого роста, Кацуо вытянулся, приоткрыл дверцу и посмотрел вперед.
Хотя он был совершенно уверен, что включил навигационные огни перед тем, как лечь, сейчас они были погашены. Широкую палубу из тиса освещали только луна и звезды. Силуэта «Вакашио-VII», который должен был возвышаться спереди, не было.
— Что за черт?!
Не веря своим глазам, он шарил взглядом вдоль горизонта. Никаких признаков какого бы то ни было судна Линия, разделявшая небо и океан, темным кольцом окружала яхту. Кацуо стоял один-одинешенек в полночном океане. Он ощутил во рту кисловатый привкус.
Кацуо бросился к носовой части корабля, чтобы проверить канат, связывавший его с «Вакашио-VII». Канат исчез. Каким-то образом узел на носовом кнехте яхты развязался. Кацуо в отчаянии сглотнул слюну. Это было совершенно немыслимо; не дилетант какой-нибудь затягивал узел; моряк-ветеран был мастером такого рода работ. Канат был завязан двойным морским узлом. Сам по себе он отвязаться не мог. Прежде чем рыболовное судно двинулось, его несколько раз проверяли. Мог ли развязать узел кто-то, у кого на Кацуо зуб? Не похоже на то, а главное — кто мог бы покуситься на узел, когда на яхте-то только он один? А сам он мог это сделать? Дикая мысль! Кацуо поднял руки, осмотрел свои ладони. Он смутно помнил, что видел издалека себя, развязывающего по чьему-то приказу какой-то узел. Еще одна деталь сна?
