Михаил Анохин - Проклятая повесть
Лялькин снова сделал паузу и протянул руку, с демонстративно повернутой вверх ладонью к стакану с минеральной водой. Как рассказывали очевидцы этой лекции, до стакана от ладони Лялькина было не меньше полуметра, но сосуд с водой волшебным образом очутился на ладони Лялькина. Этот «фокус» вызвал в зале легкий шумок и удивленные возгласы. Геннадий Петрович попил водички, поставил порожний стакан обычным образом на место и как ни в чем ни бывало продолжил лекцию:
– Встает философский вопрос: что в таком случае наблюдает физик и каково влияние на происходящее его собственных представлений о «существе пьесы»? Такой вопрос может быть отнесен не только к области сверхмалых величин, но и такому объекту, как Вселенная.
В зале нарастал шум, перемежающийся с краткими репликами:
– Видел? Видела?
Но Лялькин продолжал:
– Можно этот вопрос сформулировать в терминах искусства: насколько вымышленная реальность художественного произведения влияет на исторический процесс? В математике известны случаи, когда совершенно абстрактные представления начинают описывать ряд экспериментальных данных. Так, например, случилось с «кварками», а еще раньше с геометрией Римана-Лобачевского. Сейчас в математике известны «p»-мерные пространства. Встает вопрос, насколько все эти абстракции реализуются в мире? Могут ли быть Вселенная во Вселенной, параллельные и пересекающиеся миры и так далее?
Между тем беспокойство в зале нарастало. Манипуляция со стаканом воды интересовала аудиторию больше, чем рассуждения Лялькина о «p»-мерных пространствах, но тому, вроде, и дела не было до этой приглушенной до поры до времени, эмоциональной реакции.
– Так вот, – говорил Лялькин, – новая метафизика, в которой человек, личность, является главным «персонажем пьесы», отвечает на эти вопросы самым утвердительным образом. Более того, она утверждает, что массовое сознание обывателей, или массовое сознание научного общества, изменяет физику мира, его исторический вектор. В физике мира, в истории, осуществляется то, во что верит массовое сознание людей. Такова парадигма новой науки, науки двадцать первого века! Это означает, что закон, скажем, Ома для цепи тока определяется не фундаментальными свойствами электрона, а нашими представлениями об электроне.
– Че-пу-ха! – Выкрикнул кто-то из зала и Кузьмин узнал голос профессора Самойлова.
– Люди сильной воли, огромного, планетарного интеллекта определяют судьбы мира и его физику!
Лялькин поглядел в зал и безошибочно выделил из него Самойлова.
– Это не чепуха, уважаемый Павел Игнатьевич. Это, извините меня такая же чепуха, как «тоннельный переход» электрона, как его «дуализм.
– Это все голословно! – крикнул Самойлов и осекся, потому что ни кто его не знакомил с Лялькиным и, тот не мог знать его имени-отчества.
По лицу Геннадия Петровича скользнула ироническая усмешка. Он не стал вступать в полемику с профессором, озадачивать его своей проницательностью. Лялькин продолжал лекцию.
– По разным оценкам, цивилизации гибнут каждые десять-двенадцать тысяч лет, и причина гибели заключается в том, что мы не одни во Вселенной, что рядом с нами существуют параллельные и пересекающие с нами миры, где также живут разумные существа и имеют собственные представления, собственную научную парадигму, которая сказывается на нас.
– Чепуха! – воскликнул уже кто-то другой и спросил: – Выходит наши представления о мире, влияют на те миры?
– Абсолютно верно! – согласился Лялькин. – Здесь, в этом, источник мистических и оккультных представлений, да и вообще преставлений о «потустороннем». Тут можно говорить об этике существования миров, или, напротив, о борьбе миров…
В аудитории началось нечто невообразимое: гвалт и галдеж, спорили друг с другом. Лялькин постоял минуту-другую, сошел с кафедры, сел за стол рядом с организатором. Они о чем-то поговорили, и Лялькин вышел за кулисы, исчез. Лекция кончилась.
К Кузьмину подошел Самойлов и констатировал:
– Плакали наши денежки. Сбил все в клубок, в кучу светел, да и смылся.
– А что ты хотел? Фокусов? Левитации и телекинеза?
– А хотя бы? Фокус со стаканом воды заметил? Я телекамеру приготовил, студентов рассадил и проинструктировал. Давно хотел этих шарлатанов подловить, да за ушко на солнышко. – он вытащил из кармана сигареты и закурил. – Ну, я его найду, он в гостинице «Томь» остановился, в двадцать седьмом номере. Одно меня удивляет: откуда он знает меня? Не пойму, кто и когда нас с ним познакомил».
– Что? – Кузьмин не понял последней фразы Павла Игнатьевича.
– Да он, этот Лялькин, ко мне по имени отчеству обратился, – пояснил Самойлов.
– Когда ты хочешь к нему в гости наведаться?
– Да сегодня же и пойду.
Кузьмин напросился к Самойлову в напарники. Вечером Самойлов подъехал на своей машине к дому Виктора Васильевича. Помимо Самойлова, в машине был молодой человек, студент. Виктор Васильевич знал этого паренька; тот был телеоператором студенческой телестудии университета.
– Я Сашу взял, – пояснил Самойлов, – на всякий случай. Надеюсь уговорить этого Лялькина продемонстрировать перед телекамерой что-нибудь из его паранормальных способностей, кроме угадывания имен человеческих.
Найти Лялькина, оказалось делом непростым. Минут двадцать объяснялись с охраной гостиницы, потом выяснилось, что «господина Лялькина нет в номере, а где он, не известно». Собрались уже убираться не солоно хлебавши, но неожиданно Кузмина окликнул мужчина:
– Виктор Васильевич! – это был известный в городе бизнесмен Тартов, специализирующийся на выпуске приборов с радионуклидами. Кузьмин числился в его фирме в качестве научного консультанта. – Вы кого-то здесь ищете?
– Да, ищем.
– А как вы насчет ресторанчика вместе со своим приятелем. – Тартов протянул руку Самойлову и представился: «Константин Романович, фирма «Ронэт». Самойлов отказался от ресторана, сославшись на занятость, а Кузьмин не мог отказать Тартову.
В ресторане к пиву подавали креветок и раков. Речь между Кузьминым и Тартовым шла о разработке новых приборов для лечения раковых опухолей.
– Раков едим и от рака же излечение ищем, – попытался скаламбурить Тартов.
И тут, Кузьмин увидел сидящего в сторонке ото всех, как бы в нише, Лялькина! Горка разломанных креветок на блюдце говорила о том, что Геннадий Петрович сидит в ресторане по меньшей мере час. Сердце Виктора Васильевича подскочило и гулко ударило около горла.
– Погляди вон туда, Константин Романович, – Кузьмин кивнул головой в сторону Лялькина.
– Ну, мужик какой-то любитель креветок.
– Это Лялькин, профессор парапсихологии! – Тартов недоуменно посмотрел на Виктора. – Он сегодня читал у нас, в университете лекцию.
