Джозеф Ле Фаню - Любовник-Фантом (сборник)
— Превосходная мистификация! Кто же сидит в этом паланкине? Он решительно всех знает.
Граф, в маске и домино, важно проследовал вместе с нами к паланкину. Зрители стояли плотным кольцом, но китайцы с палочками следили за тем, чтобы середина оставалась свободною. Один из них — тот, что шел впереди процессии, — приблизился к нам с протянутою рукою.
— Что, деньги берете? — осведомился граф.
— Золото, — ответствовал китаец.
Граф положил монету в протянутую ладонь; то же пришлось сделать и нам с маркизом, поскольку, сопровождая графа, мы тоже вступили в круг.
Колдун стоял подле паланкина, держась рукою за край шелковой занавески; голова его была опущена, так что длинная иссиня-черная борода лежала на груди; другой рукою он опирался на свою черную палочку. Глаза его, как и прежде, глядели в пол, лицо казалось совершенно безжизненным. Право, я не встречал в другом лице или фигуре столь совершенной недвижности, разве что у покойников.
Первый вопрос графа был:
— Женат я или холост?
Прорицатель быстро отогнул край занавески и обратил ухо к китайцу в богатых одеждах, сидевшему на носилках; затем, отворотившись, опустил занавеску и отвечал:
— Женат.
Те же действия предваряли все его последующие ответы, так что чернобородый оказывался уже не пророком, а медиумом. Казалось, он говорил от лица персоны более значительной, чем он сам.
Последовали еще два-три вопроса, ответы на которые позабавили маркиза, но я их смысла не понял, так как мало что знал об обстоятельствах графа.
— Любит ли меня жена? — спросил он игриво.
— Сколько ты того заслуживаешь, — был ответ.
— Кого я люблю более всего на свете?
— Себя.
— Ах, это одинаково верно для всех! Ну, а кроме меня самого, есть ли на свете нечто, любимое мною более моей супруги?
— Ее бриллианты.
Граф растерянно хмыкнул.
Маркиз рядом со мною рассмеялся.
— Верно ли, — решительно произнес граф, поворачивая разговор на другое, — что в Неаполе только что произошло сражение?
— Нет; то было во Франции.
— Вот как, — граф с усмешкою оглянулся на окружающих. — Позвольте узнать, между какими державами и по какому прискорбному поводу?
— Между графом и графинею де Сент Алир, — по поводу документа, подписанного ими 25 июля 1811 года.
Как пояснил мне впоследствии маркиз, то была дата подписания их брачного контракта.
Граф на минуту словно остолбенел; даже маска, казалось, не могла скрыть, что щеки его залиты пунцовой краскою.
Впрочем, никто, кроме нас с маркизом, не знал, что вопросы задает сам граф де Сент Алир.
Граф, похоже, не находил, о чем бы еще спросить; а возможно, и сожалел уже, что согласился вступить в столь неприятные переговоры. Маркиз, по счастью, вызволил его из затруднения, шепнув:
— Взгляните, кто идет — вот там, справа.
С той стороны, куда указывал маркиз, надвигалась на нас долговязая фигура. Человек был без маски, его обширное бледное лицо пересекал шрам. Иными словами, то была безобразная физиономия нашего знакомца Гаярда. Полковник нарядился в костюм капрала Императорской гвардии; левая рука его была подвязана наподобие культи, а пустой снизу рукав подколот к груди. Впрочем, лоб и нос заклеены были отнюдь не маскарадным липким пластырем; как раз в этом месте трость моя оставила след, которому суждено отныне красоваться среди более почетных боевых шрамов.
Глава XIII
Удивительные прорицания оракула
На миг я позабыл, что маска и домино надежно охраняют меня от цепкого взора старого служаки, и готовился уже к потасовке. Впрочем, я быстро опомнился. А граф при виде громогласного капрала в синем мундире, белой жилетке и белых гетрах, предусмотрительно ретировался. Надобно признать, что в капральском обличьи наш Гаярд оказался столь же шумлив и хвастлив, как и в своей натуральной форме драгунского полковника. Уже дважды его чуть было не выставили из дворца: сначала он слишком самозабвенно превозносил подвиги Наполеона Великого; а в другой раз едва не вступил в рукопашную с прусским гусаром. По правде сказать, он бы наверняка устроил здесь не одну кровавую драку, когда бы здравый смысл не подсказывал ему, что преждевременное и принудительное — с дюжими жандармами по бокам — удаление с празднества (которое он, бесспорно, призван украшать) вряд ли поможет ему достигнуть цели. Ибо Гаярд явился в Версаль в надежде встретить здесь некую богатую вдовушку, которая, как он полагал, питала к нему нежные чувства.
— Деньги! Золото! Эх, господа! Какие деньги, какое золото мог, по-вашему, скопить простой солдат, ваш покорный слуга, когда у него осталась одна-единственная рука, да и та занята все время саблею, так что нечем ему сгребать богатства наголову разбитого врага.
— Не брать с него золота, — сказал прорицатель. — Он уплатил за все своею кровью.
— Браво, господин пророк! Брависсимо! Могу ли я, mon sorciег[21], вопрошать, не теряя времени? — И начал зычным голосом, не дожидаясь ответа.
Пятым или шестым вопросом прозвучало:
— Кого я преследую?
— Двоих.
— Ха! Двоих? Кто же они, по-вашему?
— Один — англичанин. Не ищи с ним встречи, он убьет тебя. А еще — француженка, вдова; не ищи и ее — она плюнет тебе в лицо.
— Вы, я вижу, не выбираете выражений, господин вещун; видно, уверены, что в этаком наряде вас никто не тронет. Ну что ж, продолжим! Так для чего же я их преследую?
— Вдова ранила твое сердце, англичанин — голову. Как видишь, они и по отдельности оказались сильнее тебя; смотри, чтобы твои домогательства не свели их вместе.
— Ну да?! Это каким же образом?
— Англичанин — рыцарь, защищает дам; однажды он уже вколотил это тебе в голову. Вдова, разобравшись, что к чему, может выйти за него замуж. Она прикинет, что до полковничьих погон ты дослуживался немало лет, а англичанин так молод.
— Вот встречу его, собью с него спесь! — пообещал полковник и выругался, после чего осведомился, несколько сбавив тон:
— Где она?
— Достаточно близко, чтобы принять итог вашей встречи близко к сердцу.
— Клянусь честью, господин пророк, вы правы! Премного вам благодарен! Прощайте! — Он вытянул шею по-гусиному и, озираясь, удалился, гордо неся свои шрамы, а заодно и белые гетры, жилетку и медвежий кивер.
Я все пытался разглядеть человека, сидевшего в паланкине. Наконец, когда занавеска подольше оставалась отодвинутою, мне это удалось. Наружность оракула показалась мне весьма незаурядною. Одет он был, как я уже говорил, на китайский манер и очень богато. Черты лица показались мне крупными и тяжеловатыми, и весь он в целом являл гораздо более внушительную фигуру, чем стоявший снаружи переводчик; голову он держал очень низко склоненною, глаза были закрыты, подбородок упирался в вышивку на мантильи; лицо его выражало полнейшее равнодушие ко всему происходящему. В его облике как бы в увеличенном виде повторялась каменная недвижность посредника, который осуществлял его связь с суетным внешним миром. Лицо показалось мне сперва кроваво-красным, но это впечатление, как я заключил, создавалось благодаря свету, проникавшему через красный шелк занавесок. Все это я узрел почти мгновенно; рассматривать подробнее было некогда: круг как раз освободился, и маркиз сказал: «Вперед, друг мой!»
