Сергей Дубянский - Деревянный каземат
– Посмотри на меня, – произнес голос требовательно.
Косте стало интересно, как же выглядит его совесть. Он поднял голову, но свет, робко выползавший из подсобки и растворявшийся в темноте зала, мог лишь обрисовать контуры предметов. Зато в самом верху – там, куда он повесил «Взгляд», светились самые настоящие глаза; светились так, вроде, написаны фосфорическими красками… даже нет, никакие краски не смогли бы дать им такого ощущения жизни! Пока картина находилась в мастерской, такого эффекта не возникало. Значит, как сказали бы медики, «болезнь прогрессирует» – кроме слуховых, появились еще и зрительные галлюцинации, а это плохо. Тогда скоро он начнет рисовать зеленых чертиков, которыми в период антиалкогольной компании врачи пугали население страны.
– Ты нарушаешь правила, – продолжал голос.
…Какие правила?.. – подумал Костя. Обычно он так и общался с совестью – мысленно, но сейчас его не услышали, да и сам голос оппонента звучал не внутри него, а заполнял все помещение, эхом зависая под потолком.
– Какие правила? – повторил Костя вслух, с интересом ожидая, до чего еще дойдет одурманенная алкоголем фантазия.
– Что ж так не везет… – голос вздохнул, – опять я какой-то эпизодический персонаж. Все повторяется, как у Ван-Дейка…
– Как у Ван-Дейка? Ты сравниваешь меня с Ван-Дейком? – Костя нащупал стул, на котором обычно дремала дежурная по залу, и сел, – а ну-ка подробнее, а то я не совсем понимаю.
– Все понимали, а ты, нет, – ехидно заметил голос, – я, между прочим, так надеялся на тебя!.. Нет, второго Леонардо, похоже, больше никогда не будет, – голос снова вздохнул, – его Джоконда и через пять веков способна прокормить себя …быть Джокондой – мечта каждого из нас…
– Кого, «нас»? – Костя попытался найти отправную точку всей этой белиберды.
– Можешь считать нас вампирами. (Костя хотел, было, рассмеяться, но голос опередил его желание). Нет, не теми, что по ночам сосут кровь – то просто больные люди, которых во всем мире-то насчитывается несколько десятков. О них не стоит и говорить, а мы питаемся вашей энергией, вашей жизненной силой, и мы всегда живем в ладу с живописцами. Господин Ван Рейн, например…
– Кто? – не понял Костя.
– Рембрандт, кто ж еще! Он обратил в таких, как мы, обеих жен и своих четверых детей. Вот, заботливый глава семейства! Да все!.. Все были такими!.. Рубенс, Веласкес, Хальс, Ватто, Гойя… даже какой-то там Сомов!.. Кто его помнит?! Вот-те нате, влюбился!.. И сразу пропуск в вечную жизнь!.. «Дама в голубом»… А Серов…
– Подожди, подожди… – Костя мгновенно протрезвел – ему тоже нравилась сомовская «Дама в голубом», – давай все сначала и по порядку!
– Давай, – голос усмехнулся, – хотя я думал, что тебе, как художнику, не надо объяснять элементарных вещей. Мы – те, кого вы выбрали в качестве моделей. Я, конечно, имею в виду истинных художников, чьи работы полны жизни, только никто никогда не задумывался, чья жизнь там заключена. Придумали расхожее словечко – талант… А там заключена наша жизнь…
– Слышал я про энергетических вампиров, но все-таки это люди, а не предметы.
– Ты хочешь сказать, что я предмет? – голос расхохотался, – нет, я живее всех живых!.. Все люди, по существу, вечны…
– И пребывают в аду или в раю, пройдя путь земной, – закончил фразу Костя.
– Оставь глупые байки. Это очередная примитивная, но почему-то устоявшаяся попытка объяснить то, что и так незримо лежит на поверхности. В принципе, это известно любому школьнику, только все боятся применить простоту к себе; все желают иметь сложный процесс эволюции!.. Надеюсь, тебе известно, что ничто никуда не исчезает, а лишь меняет форму существования. Таким образом, и энергия, необходимая для продолжения жизни, не исчезает вместе с физической смертью. Умирает плоть, то есть тело утрачивает функциональные возможности, а освободившаяся энергия при этом теряет индивидуальность. Она продолжает существовать обезличенно, в общей массе, которая не является, ни адом, ни раем, и, в конце концов, возвращается, занимая тела родившихся младенцев.
Правда, главный фокус в том, что при повторном рождении исчезает память – человек начинает жить с чистого листа, а, вот, мы прекрасно помним свои прошлые жизни. У нас есть «зеркало», в которое можно смотреться. Оно же является нашим убежищем, где можно переждать период безвременья, а это очень важно для сохранения индивидуальности.
Меня вампиром сделал мой друг – Антонис Ван-Дейк, аж в 1623 году. Я умер через полгода после того, как он завершил свой великолепный «Портрета неизвестного». Но это для вас я «неизвестный», а тогда меня звали Хенрик Ван Коулен, и был я придворным медиком короля Карла Первого…
– Постой, – перебил Костя, – ты хочешь сказать, что способен жить в портрете?
– Почему бы и нет? Если есть уютное гнездышко, зачем нам смешиваться с безликой массой? Но жить в картине – это скучно, а для того, чтоб снова сделаться человеком, нужно тело; а чтоб занять тело, требуется, во-первых, много энергии, ведь приходится изгонять хозяина, и, во-вторых, желательно хоть немножко познакомиться с объектом. А то один мой приятель не успел оглядеться, как угодил на виселицу за грехи бывшего хозяина. И начинай все сначала… это не то, что вселиться в «бесхозного» младенца, не имеющего прошлого.
– Так вселяйтесь в младенцев, – пошутил Костя.
– Вокруг младенцев всегда такая давка, что там можно ждать очереди веками; вселяться в младенцев – это на уровне инстинкта для всей обезличенной массы. К тому же, как ты себя будешь чувствовать, когда помнишь уже не одну жизнь, а тебя учат ходить, говорить, не писать в штаны. Смешно даже… хотя некоторые идут и этим путем. Откуда, например, берутся вундеркинды, как ты думаешь? Обрати внимание – гениями они являются только в детстве, а потом способности незаметно исчезают, и они превращаются в обычных людей. Почему? А потому, что для ребенка их знания выглядят неестественными и невозможными, а для взрослого человека совершенно заурядными, ведь изначально-то мы самые обычные люди… так-то вот… – чувствовалось, что «вампир» потерял нить разговора.
– Весьма занятная теория, – заметил Костя, – честно говоря, я понимал значение выражения «шедевры живут вечно» несколько по-другому.
– Не ерничай, – сказал «вампир» строго, – думаешь, почему посетители Эрмитажа и Лувра всегда выходят усталыми; я б даже сказал, обессиленными? А потому, что музеи такого уровня – это наши «общежития». Нас там слишком много, а люди, пришедшие «общаться с прекрасным», полностью открыты. Их энергию можно черпать, как из колодца. Знаешь, восторженный взгляд – это такая удобная веревочка, за которую можно вытянуть все, что угодно… правда, мы стараемся не злоупотреблять, иначе можно и убить тех, кто послабее, да повпечатлительней. Лучше от каждого по чуть-чуть, и вот тебе – новая жизнь.
