Роберт МакКаммон - Корабль ночи
– Что же я там видел, Бонифаций? Поделитесь.
Священник помолчал, а когда заговорил, голос его шел от самого сердца.
– Мур, перед вами на миг открылся Гадес. Вы видели обитель вечных мук и казней. И все же вам хватает глупости думать, будто это был кошмарный сон, будто вы в безопасности оттого, что непонятное вам не может на вас посягнуть. Но я говорю – может! – Бонифаций вдруг отвернулся от Мура и скользнул взглядом по лицам обступивших его людей. Он шагнул в толпу, и та расступилась перед ним, испуганно пятясь.
– Слушайте! – воскликнул он, и голос его зазвенел в тишине, опустившейся на площадь. – Слушайте меня все, слушайте внимательно! Среди вас есть те, кто прислушивается к моим словам, и такие, кто презирает мое учение, но сейчас я всех вас прошу – слушайте! – Он переводил по-прежнему суровый взгляд с лица на лицо. – Кокине угрожает большая опасность… страшная опасность, и я настаиваю на том, чтобы все, кто может, немедленно собрали вещи и покинули остров как можно скорее! – По Площади прокатилась волна тревожного шепота.
Бонифаций вскинул руку.
– Подождите! Дослушайте до конца! Те, кто не может сделать то, о чем я прошу, сделайте вот что: забейте досками окна своих домов, заприте ставни и двери! Если у вас есть оружие, держите его под рукой! – Толпа слушала все тревожнее, кое-кто нервно заерзал, но никто не посмел ни уйти, ни опустить глаза. – Не выходите ночью на улицы, – продолжал Бонифаций. – Присматривайте за женами и детьми, не позволяйте им забредать на лесные тропинки…
Ему ответил хор гневных испуганных голосов. Несколько человек выступили вперед, словно бросая Бонифацию вызов. Какая-то женщина упала на колени и что-то горячечно забормотала, стиснув перед собой руки как для молитвы.
– СЛУШАЙТЕ МЕНЯ, ГЛУПЦЫ! – закричал Бонифаций. От напряжения на шее у него вздулись вены. Всякий шум тотчас прекратился; те, что хотели поспорить с Бонифацием, замерли на месте, сердито блестя глазами. Его преподобие негромко продолжал: – Если вам дорога жизнь, держитесь подальше от верфи…
От этих слов у них перехватило дыхание. Над толпой повеял слабый ветерок с моря, улетел в глубь острова; где-то в задних рядах упал железный горшок. Мимо Мура прошел пожилой мужчина, он поднял с земли ведро, со страхом поглядел на белого человека и исчез в толпе. Через несколько мгновений островитяне принялись молча сворачивать торговлю. Музыканты унесли железные барабаны, женщины похватали отпрысков за руки и потащили с площади, не обращая внимания на протестующие крики и плач. Площадь быстро пустела.
– Вы что, с ума сошли? – Мур подошел к Бонифацию. – Именно этого и не хотел констебль! Из-за вас теперь начнется паника, черт бы вас побрал!
– Я сказал им правду, – ответил Бонифаций. – Кип обманывает себя. На моих руках крови не будет!
Мур подавил острое желание схватить хрупкого старика и трясти его до тех пор, пока он не расколется и его мрачные тайны не высыплются на песок.
– Объясните, как вас понимать, – сказал он немного погодя.
– Это может спасти им жизнь. Вам тоже.
– А просто объяснить вы не можете? – Мур был в ярости. Вуду Бонифация подчинило себе островитян. Кип ничего не мог с этим поделать.
Зная, что теперь бессмысленно взывать к здравому смыслу напуганных Бонифацием кокинцев, Мур стал смотреть, как последние торговцы уносят с площади свой товар. Один фермер волок упирающихся свиней, жена и дети помогали ему, охаживая непослушную скотину палками по заду. Другой нагибался, собирал с земли вязанки сахарного тростника и охапками бросал в тачку.
– Запомните, – сказал Бонифаций, глядя в глаза Муру. – Держитесь подальше от этой лодки.
– Бога ради, что все это значит? – снова спросил Мур, однако его преподобие, не проронив больше ни слова, пошел прочь той же дорогой, которой пришел, – через быстро пустеющую Площадь в сторону песчаной ленты Фронт-стрит.
– ДА ЧТО ЖЕ ЭТО? – в сердцах крикнул Мур, но Бонифаций не остановился и вскоре исчез среди дощатых домов.
Теперь Мур понял, кто здесь хозяин; он видел в толпе и мэра Рейнарда, и еще дюжину своих знакомых, неподвижно застывших под пронзительным взглядом Бонифация. Никто из них не шелохнулся, никто не издал ни звука, зато голос священника свободно летел над площадью, упрашивая, приказывая, умоляя. И никто из его паствы не осмелился ослушаться.
Через несколько секунд Мур остался на Площади один – только пара тощих собак бродила в поисках объедков. Муру почудилось, что сквозь их злобное глухое ворчание он расслышал какой-то очень далекий и неопределенный звук. Едва слышное жужжание, как будто у него над головой кружила муха; жужжание постепенно превратилось в стрекот сверчка, а затем в гудение пчелы. Мур запрокинул голову и, загораживая глаза от солнца, обшарил взглядом небо. И нашел источник звука – огромная крылатая тень, вздымая песчаные вихри, прошла над самыми крышами деревни.
Стивен Кип ехал по узкой, изрытой козьими копытами тропе через темно-зеленые, почти черные джунгли; под шипованными шинами оказывались то камни, то останки вырванных с корнем деревьев, джип подпрыгивал и дребезжал. На перекрестке Кип затормозил, чтобы сообразить, куда ехать дальше: в этой части Кокины он бывал всего дважды. В один из этих двух раз он безнадежно заблудился на дороге, которая вилась и петляла, пока не оборвалась у моря. Он вытер лоб рукавом. Воздух здесь был густой, влажный, сырость проникала под одежду и испариной оседала на коже. Густой шатер лиан и ветвей подпирали золотистые прозрачные колонны света, но местами тень была непроницаемой, плотной, как океанское дно. В тесно переплетенных кронах деревьев порой раздавались тревожные крики и на миг вспархивало что-то алое, синее или желтое – это птицы взмывали ввысь в поисках безопасности.
Кип выбрал правое ответвление тропы и свернул. Под колесами захлюпала дождевая вода – он ехал через большую, круглую стоячую лужу. Над самой землей колыхались волокна тумана, они обвивались вокруг темных древесных стволов и ускользали в высокую траву. Еще минут через десять (Кип все гадал, не сбился ли он с пути и в этот раз) дорогу перегородило поваленное дерево. Кип остановил джип вплотную к нему: дерево еще жило, когда его свалили, – на стволе виднелись отметины от топоров. Значит, он все-таки ехал правильно.
Кип вылез из джипа, перешагнул через дерево и дальше пошел пешком. Когда мотор смолк, крики птиц стали как будто бы громче, одни – пронзительные и надменные, другие – грустно-нежные. Чуть дальше Кип заметил лицо, нарисованное золой на стволе дерева: круглые неподвижные глаза, разинутый зубастый рот. Предостережение, подумал Кип. Знак, отгоняющий любопытных – а может быть, и нечто большее, чем явная ссылка на каннибальское прошлое карибов. Миновав рисунок, констебль услышал в джунглях топот бегущих босых ног, сминающих листву. Звук быстро затих вдали. Кип понял: его увидели.
