Алексей Атеев - Холодный человек
– Ах, вон ты какой! А еще замуж зовешь. Нет, дорогой Мишенька, не дождешься. Больно ты жаден.
– Я жаден?!
– А разве нет?! Прощай, кладоискатель. Можешь снова сходить к могилке и попытаться отыскать золото. Возможно, и империал свой найдешь. Будь здоров, археолог. – И Вера распахнула дверцу «копейки».
– Постой, ты куда?!
Но Вера не стала пояснять направление своего маршрута. С нее было довольно общения с кладоискателем. В качестве будущего мужа он ей явно не подходил.
Глава 6
Визит к пострадавшему
и беседа с баронессой
Вера шла к своему дому, до которого оказалось вовсе недалеко, и раздумывала: что же делать дальше? Прежде всего необходимо перекусить. Вспомнив о завтраке, она машинально взглянула на часы. Десять. В это время она уже вовсю работала. Кстати, что же делать с работой? Ее нынешнее положение было настолько же неопределенно, насколько и опасно. Она напала на своего начальника, нанесла ему травму. Тот якобы пребывает в больнице, а это чревато уголовным наказанием. Потом она сбежала из дурдома, и хотя имела для этого все основания, но кто ей поверит? Если вернуться туда и сдаться на милость психиатров, к чему это приведет?
«За два-три месяца лечения ты полностью опустишься, – сообщил внутренний голос. – Превратишься в подобие Людки или Жабы. Растеряешь всю свою привлекательность. Растолстеешь или, наоборот, превратишься в щепку».
Нет, в дурдом возвращаться не стоит. Да там, если верить Молчановскому, ее и не разыскивают. Кстати, почему этот тип помогает ей? Говорит: понравилась. Выходит, влюбился. С первого взгляда! Да возможно ли такое в наше время? Весьма сомнительно. И с его семейным положением так ничего и не прояснилось. То говорит, жена уехала, то – они в разводе. И вообще, этот Молчановский – темный тип. Чем он занимается, Вера так и не уяснила, хотя, судя по всему, деньги у него имеются. Да и живет основательно. Она в этом убедилась. И вообще, он очень боек и оборотист. Съездил в психбольницу, узнал, что там и как. Потом, если ему верить, уладил ее дела в милиции… Уладил в милиции… Значит, она может ехать на службу и разузнать, какие меры приняты в ее отношении. Может быть, ей даже разрешат работать. Ведь хороших корректоров нынче днем с огнем не сыщешь. Молчановский говорил: в корректорской сидит какой-то мужчина. Надо думать, ответственный секретарь. Вот ответсек в первую очередь и заинтересован в ее возвращении. Итак, сейчас она перекусит, переоденется и отправится в редакцию. Что называется, сдастся на милость победителя, а там будь что будет.
Вот и знакомые двери. Испытывая некоторую робость, Вера вошла внутрь. Здесь все было по-прежнему. Толкались какие-то люди, не то пришедшие подавать объявления, не то принесшие материалы для публикации. Пахло до боли знакомо – бумажной пылью, табачным дымом и мышами. Вера, вдыхая столь привычный аромат, чуть не прослезилась.
Она толкнулась в секретариат. Закрыто. Осторожно миновав вход в приемную, она отворила дверь в корректорскую. Так и есть, ответсек тут: читает полосы.
– Здравствуйте, Захар Семенович, – неуверенно произнесла она.
Ответсек поднял голову, сверкнув блестящей лысиной и линзами очков, и тут же усмехнулся.
– Ах, это ты, – хмыкнул он. – Государственная преступница явилась сдаваться? Или нет? Или желаешь продолжить террор? Только меня, пожалуйста, не тронь! Умоляю! У меня дети… и внуки тоже. Ведь я тебе ничего не сделал. А виновника своих бед ты уже покарала.
Тон ответсека был явно ерническим, и в другое время Вера дала бы ему достойную отповедь, однако сейчас она решила вести себя тише воды ниже травы…
– Я, Захар Семенович, только узнать пришла…
– Ах, узнать! Что же именно, прелестное дитя?
– Насчет работы… Как мне быть?
– Ах, насчет работы!.. Я бы тебя с удовольствием амнистировал, но дело в том, что ты уволена. Поэтому тебе нужно идти к главному.
– К главному? – переспросила Вера.
– Да, к Павлу Борисовичу. А он изволит пребывать на больничной койке.
– Неужели я его так сильно покалечила?
– На мой взгляд, не особенно, но ты же знаешь нашего шефа. Он раздул факт твоего нападения на него до гомерических размеров. Всем и каждому Павел Борисович твердит: на него напали террористы… или гангстеры, в зависимости от того, кто спрашивает о его самочувствии. Между прочим, никто, кроме сотрудников редакции, даже не знает, кто на него набросился: мужчина или женщина. Не знают даже, сколько всего было нападавших. Городской номенклатуре он толкует, что на него совершено нападение по политическим мотивам, а своим друзьям-коммерсантам – мол, пытался опубликовать весьма откровенную статью об итогах приватизации. Не дали! – Захар Семенович визгливо засмеялся.
Ответственному секретарю по фамилии Кукиш (уж не удивляйся, читатель, каких только фамилий не встретишь на просторах матушки-России) было лет шестьдесят с большим хвостиком. Похож он был на подслеповатого крота из мультфильма про Дюймовочку. Ни детей, ни тем более внуков (несмотря на его уверения) у Захара Семеновича не имелось, поскольку он был убежденным гомосексуалистом. Однако свою сексуальную ориентацию он не афишировал, как не афишировал и национальность. Хотя и то и другое являлось «секретом Полишинеля». В его советском паспорте, в пятой графе, черным по белому было написано «украинец», однако жители города, те, что постарше, хорошо помнили его отца, заведующего керосиновой лавкой, носившего фамилию Кукес. Над своим низкопоклонством перед начальством он и сам иронизировал, а слабохарактерность выдавал за доброту. В остальном же Захар Семенович был неплохим человеком и весьма опытным газетчиком.
– Так вот, Вера, если хочешь снова сесть на это место, придется тебе идти к Павлу Борисовичу в больницу и упасть ему в ноги.
– Никуда я падать не буду, – возразила Вера.
– Это я фигурально выразился, но на твоем месте упал бы в прямом смысле.
– За такую зарплату?
– Не надо, Вера! Чего же ты приперлась, если тебя деньги не устраивают?
– Где он лежит? – не вдаваясь в объяснения, спросила наша героиня.
Через пять минут она уже садилась в маршрутку, которая останавливалась как раз напротив роддома № 3, где и пребывал страдалец. Этому обстоятельству не стоит удивляться. В данном лечебном учреждении имелся платный стационар, считавшийся лучшим в Сорочинске. В нем лежали не только (и не столько) роженицы, но и вполне зрелые мужчины. Находилась здесь в основном публика, по каким-либо причинам желающая сказаться смертельно больной.
Пребывать в стенах роддома называлось в среде осведомленных лиц – «лечь на сохранение».
Вера остановилась перед дверью матового стекла, проход за которую охранял дюжий мужчина в расцвете лет, в белом халате, внимательно изучавший журнал «Playboy».
